Сын с невесткой рассмеялись. Старушка прижала к себе внука и, внимательно его разглядывая, сказала:

— Очень мне хотелось увидеть тебя, детка, потому и зажилась на свете. О аллах, спасибо, что не обделил меня этой радостью!..

Стали собираться соседи. Кандил-буви захлопотала, чтобы приветить всех, как подобает хлебосольной хозяйке. Но сын сказал:

— Мама, мы приехали за вами. В доме у тестя той. Собирайтесь. И вас, гости дорогие, мы приглашаем на той. Выезжайте следом за нами.

Пока виновники торжества отсутствовали, никто из гостей не двинулся с места. Только сам Милтикбай-ака сходил тем временем в сельсовет и позвонил, как заранее условились, в Чарвак — своему приятелю Музаффарову. А тот, по теряя минуты, стал обзванивать других близких друзей.

На минуту раньше чем такси, в котором Караджан и Гулгун привезли Кандил-буви, к калитке подкатил микроавтобус «Латвия». Из него вышли Файзулла Ахмедович с Таманно, Амир Равнак, Иван Иванович с женой, Никаноренко, Абдуманноп. Словом, к моменту, когда Кандил-буви в сопровождении сына и невестки вступила во двор сватов, здесь уже были самые авторитетные люди Чарвака, имена которых передавались из уст в уста и — старушка не раз слышала — произносились даже по репродуктору. А улица вся забита машинами, черными, голубыми, красными. Она в жизни не видела столько машин. Да-а, сразу видать: и сын, и сват — уважаемые в округе люди.

Навстречу сватье заспешила Санобархон. Обнялись. Потом хозяйка, держа под руку, проводила ее к женщинам, на почетное место.

Файзулла Ахмедович, несмотря на возраст и недавно перенесенный инфаркт, выглядел молодцом. Высокий и статный, в строго пригнанном сером костюме, не по годам живой и веселый, он сразу был приметен среди гостей. Выбравшись из-за стола, он поздравил Гулгун с рождением первенца. Она справилась, как он чувствует себя после болезни, — он лишь отмахнулся, — пожелала никогда больше не хворать. Как бы между прочим спросила, почему не приехала Мархамат-ая.

— Эх, дочка, — вздохнул Файзулла Ахмедович, погрустнев. — Мархаматхон теперь не до увеселений… Поехала с нашей старшей туда… в те края… Обещали перед праздником разрешить свидание с сыном… Не близкий свет, но что поделаешь, мать… На край земли готова мчаться, чтоб повидать… — И тут же улыбнулся, стряхнув с себя печаль: — Давайте сегодня говорить о хороших людях и обо всем хорошем, — а глаза у самого оставались грустными, темные тени под ними выдавали усталость.

Подошла Таманно. Гулгун с ней сердечно обнялась. Разговорились. Таманно говорила обо всем, ничего не тая, — ведь Мархаматхон-ая, да и все они, очень любили Гулгун, считали ее своей, родной. И если б не Хайрушка, братец ее… Как мутит воду упавший в родник булыжник, так и он испортил их дружбу. Что там говорить — и отца до инфаркта он довел! А с матерью что творится с тех пор! Места себе не находит. По ночам ходит из комнаты в комнату как помешанная. Ездит куда-то, о чем-то кого-то просит, хлопочет — надеется хоть чем-то облегчить участь сына. Между матерью и отцом то и дело возникают ссоры. Она сетует, что он пальца о палец не ударяет, чтоб помочь сыну, ведет себя будто чужой.

Отец, конечно, тоже переживает. Но виду не подает. Старается веселым казаться. А когда сердит, то говорит: «По заслугам получил, стервец!.. Может, оттуда человеком выйдет…» Кто знает, может и оправдаются его надежды…

На второй день после получения письма от Хайрушки Мархамат-ая поехала к нему. Две корзины прихватила, битком набив их сладостями, казы, чесноком, сигаретами, цейлонским чаем. Добилась-таки свидания. А сама чуть не слегла.

Увидела сына, похудевшего, осунувшегося, с обритой головой, и расплакалась.