Машина, как сложившая крылья птица, круто заскользила вниз — у пассажиров дух захватило, — проскочила Ходжакентский мост. И опять, теперь уже у самой дороги, они увидели портреты. Караджан без труда узнавал в них передовых строителей, своих товарищей. «Да, действительно, этот заслужил, чтобы все его знали в лицо. Самый рачительный хозяин в своем дворе так не трудится, как он трудился на этой плотине… И этот тоже… И этот…» На высоких мачтах полоскались флаги, лозунги.

Гулгун неожиданно толкнула мужа в бок и кивнула на один из портретов. И он узнал себя. Конечно, это он! Вот это да! А внизу еще и написано крупным шрифтом «Инженер К. Мингбаев». Ему стало немножко неловко — не думал, не гадал, что заслужил такую честь…

Все вокруг уже готово к торжеству. Идет последний штурм. Выстилая кучи гравия, трудяги бульдозеры выравнивают обочину дороги. А их машине то и дело приходится съезжать в сторону, уступая дорогу «МАЗам» да «КрАЗам», с оглушительным ревом выбрасывающим сизую вонючую гарь. На одних громоздится в железных кузовах арматура, из других выплескивается на рытвинах бетон. И всюду, куда ни глянь, вспыхивают и трещат огни электросварок.

Справа, внизу под обрывом, в тесном каменном ложе ворочается, пенясь, Чирчик. И он в труде, и он неутомим, как люди.

От рабочего городка боковой ветер доносит музыку, транслируемую по радио. Даже в воздухе чувствуется преддверие праздника.

Безмолвствовавшая веками долина в межгорье Чаткальского кряжа полна людей, грохота, движения. Эти люди, потные и чумазые, в запыленных спецовках — друзья Караджана. Его соратники. Вон сколько здесь ими наворочено и проделано! Сейчас они в едином порыве объединили усилия — плечо к плечу, рука к руке, — хотят во что бы то ни стало закончить стройку к великой дате. К празднику Октября. «А я столько жил в стороне. И сейчас сижу-посиживаю себе в машине!..» — ожгла Караджана мысль. Ему захотелось выскочить из душной кабины, схватить лопату, или кирку, или держак электросварки — что попадется под руку, смешаться с рабочими и трудиться без передыха, до пота, до той счастливой минуты, когда последний камешек будет положен на место, последняя пригоршня бетона будет вмазана в монолит плотины. И не будь рядом Гулгун и примолкшего, утомленного дорогой Бохадирджана, он бы наверняка так и поступил…

Как бы прочтя его мысли, Гулгун положила поверх его руки свою теплую ладонь, и он увидел в ее взгляде восхищение. Он научился без слов понимать ее. На этот раз она сказала: «Ведь ты и твои друзья все это создали!..» И он кивнул в ответ, улыбнулся.

Действительно, почему же он считает, что жил в стороне от этих мест?! Разве Чартак — сторона? Ничего подобного! Чартак и Чарвак — две щеки одного края. Они не могут обойтись друг без друга. Потому и имена их схожи. Обычно так называют близнецов, похожих как две капли воды. Караджан улыбнулся, подумав о том, что Амир Равнак уж наверняка но преминет воспользоваться рифмующимися именами Чартака и Чарвака, использует в своей поэме. Обрадуется, едва они придут на ум, как радуется строитель, когда под руку подворачивается камень, что впритык ложится на место.