Первым генералом был, разумеется, сам Игнатий Лойола.
[28]отмечается 2 ноября.
[29]"Синий карандаш" (франц.).
[30]Празднеств (франц.).
[31]Отец Браун либо выражается метафорически, либо что-то путает: радиоактивный металл радий в качестве фосфоресцирующего состава не применяется.
[32]Витгенштейну есть за что извиняться: как перевод его труд не выдерживает критики. Для сравнения приводим более точное переложение с немецкого:
В ночь лунного сиянья
Избыточны стенанья,
Ныть разучилась грудь.
Блаженством звездный путь,
Волной покоя, тая,
Плеснет; и понимаю:
Цветут и в дольнем мире,
И я — с собою в мире,
Вчерашняя печаль,
Смотрю на звезды вдаль.
На них сердцам больнее,
Мучения сильнее,
Но, ясным, им внимаю,
И вдруг я понимаю:
Негармоничный, малый,
Наш бедный мир усталый
И он блестит красой
На диадеме той;
Так звезды встали
И воссияли.
(Автор обоих переводов — Алексей Прокопъев.)
Как видим, стилистическое своеобразие оригинала совершенно утрачено. Иоганн Майрхофер (Майргофер) — поэт-романтик, и в его произведениях налицо все признаки немецкого романтизма (пусть и был он австрийцем): душевные метания, эстетизированная грусть и упомянутая Витгенштейном "германская тоска по миру превыше этого мира". Такому настрою способствует и стихотворный размер — восьмистишие из очень коротких строк, ритмически передающих мятежность, неприкаянность души поэта. В «переводе» же Витгенштейна эти строки спарены: в результате получились весьма бодрые четверостишия с четко прочерченным поэтическим сюжетом; чуждый романтизму оптимистический настрой не в силах обуздать и дважды упомянутая «скорбь». Да и чисто информационное содержание стихотворения подверглось слишком значительной трансформации — даже для поэтического перевода. Достаточно указать на использование слова «галактики», совершенно не свойственного поэтической (и общеупотребительной) лексике первой трети XIX века. Таким образом, речь следует вести не о переводе, а, скорее, о парафразе. Изменение ритмического рисунка тем более удивительно, что это даже не стихотворение, а песня, которую сам Витгенштейн исполняет художественным свистом. Скорее всего, он, как мог, старался передать содержание, вполне отдавая себе отчет о своих переводческих способностях, что подтверждают принесенные им извинения. Остается напомнить, что речь здесь идет, конечно же, не о реальном Людвиге Витгенштейне, а о персонаже романа, автор которого прекрасно понимал, какого рода «перевод» он создает. Квалификация К. Карсона как грамотного поэта и переводчика не подлежит сомнению: совсем недавно (осенью 2002 года) вышел в свет его перевод Дантова «Ада» — впервые в истории англоязычной литературы с сохранением размера оригинала, т. е. терцинами, — задача необычайно тяжелая ("Quite a job of work" — как выразился сам Карсон).
[33]Местность на западной оконечности Ирландии.
[34]"Провиденс" (Providence) в переводе с английского означает «провидение», а название города Ковентри (правда, английского, а не американского), в ходе Второй мировой войны разрушенного немецкими бомбардировщиками почти до основания, стало синонимом полного уничтожения, в данном случае — забвения.
[35]См. раздел "Основные источники" в конце книги.
[36]Название этой главы — каламбур: как и все остальные, оно должно соответствовать наименованию цвета или оттенка — реальному, ассоциативному либо фантастическому; "Dorian Gray" по-английски звучит приблизительно как " дорический серый", однако такого понятия и такой реалии не существует.
[37]Настоящее название этой краски — "прусская лазурь", однако с присоединением к СССР Восточной Пруссии по окончании Второй мировой войны русское наименование из идеологических соображений было в приказном порядке изменено и в таком виде закрепилось в отечественной практике. |