— Настоящая мать никогда не захочет, чтобы сын бы… рабом. Даже ее рабом.

Когда мы вошли в парадное и начали прощаться, она пожалела меня:

— Смотри, какие у тебя волосы! Не пробьешься… Как у воина в балете «Спартак», на который мы с тобой не попали. Должно же быть соответствие?..

— Ты уедешь? — наконец отважился спросить я.

— Если бы ты сегодня сумел защитить себя, я бы, может, уехала. А так… задержусь. Кто-то должен защищать тебя?

— От кого? Тетя ведь любит… Она перебила:

— Как сказал один из мудрецов, любящие деспоты страшны не меньше, чем ненавидящие. Запомни… Даже если этого никто из великих не говорил.

Мне хотелось закричать: «Давай будем вместе!.. Сейчас, с этого дня! Я же сделал тебе предложение. Ответь на него! Будем вместе… вопреки тете Зине. Вопреки всему, что может нам помешать!»

Но «трос» продолжал владеть движением моих поступков и слов. Он угрожающе натянулся, напрягся.

— Ты не думай, что я отступил! — все же сумел произнести я. — Вернусь и все объясню ей. Она поймет… Я уверен! Не сразу, но поймет.

— Если хочешь высказаться, лучше напиши. Монолог для тебя легче диалога. В диалоге с тетей ты произнесешь лишь одну первую фразу.

— Нет… Почему? Но раз ты советуешь…

— Я вот что решила. Буду снимать койку. В институте перекочую на вечернее отделение.

— В конце третьего курса? — Ну и что? Никакого трагизма! Пойду работать на почту.

Телеграфисткой… Я ведь окончила курсы. Еще в Костроме… Буду принимать и передавать телеграммы! Приучусь к предельной краткости выражения своих мыслей! А краткость, как сказал один из великих, — это сестра талант Он действительно так сказал Родная сестра! Поэтому завершим сцену прощания.

— Ты решила все это… ради меня?

— Прости, Митенька, я устала.

Она открыла и закрыла дверь лифта. Я остался один.

* * *

Надо написать… Какая же Люба умница! Я буду говорить то, что думаю (вернее, излагать на бумаге!), и не услышу тетиных возражений.

Тетя Зина… Она не хочет делиться мною ни с кем. Вот в чем самое главное! Хоть я абсолютно никакой ценности не представляю. Сама сказала об этом. При Любе… Зачем же при Любе? Если нельзя меня оттолкнуть от нее, то надо ее оттолкнуть от меня? Так, что ли? Это жестоко. Но тетя уверена, что спасает меня. Она видит опасность там, где ее нет. Третий ранний брак должен, как она думает, непременно и в точности повторить два первых. Надо открыть ей глаза… Нет, она их и не закрывала. Просто у нее свое видение мира. Особенно всего, что происходит со мной. Она отдала мне почти всю свою жизнь… И я должен за это расплачиваться? Тетя была одинока? Но Люба сказала как-то, что одиночество нельзя «излечить» за счет других людей. Она права! Конечно, в письме я все это обойду стороной. Напишу, что очень ценю тетины заботы и жертвы. Я их и правда ценю. Но отказаться от Любы в благодарность за то, что тетя сделала для меня, не могу.

* * *

Так я и написал. Хотел еще добавить, что одиночество впредь тетю не ожидает. Наоборот, нас будет трое. А потом… Но она не хочет делиться мною ни с кем! Вот в чем суть. И эту «суть» я тоже обошел стороной.

У тети Зины есть шкатулка с медной ручкой, в которой она хранит письма. У нее для всего определены свои места — не только доя хлеба, ложек и вилок, но, например, и для всех моих школьных дневников (от первого до десятого класса!). Их тетя Зина сберегает в одном из ящиков письменного стола.