Латентная энергия скрыта в глубине нашей души как неприкосновенный запас. Расходуемую энергию мы тратим в своей повседневной психической и мыслительной деятельности. Латентную энергию большинство людей расходует крайне редко и в очень малом количестве – ничтожную ее долю.
– Понятно.
– Когда Эспер Лига прибегает к массовому катексису, каждый эспер раскрывает, если так можно выразиться, свою душу и пересылает все запасы своей латентной энергии в общий фонд. Воспользуется этой энергией один‑единственный эспер, у которого из латентной она станет расходуемой. Если он сумеет распорядиться ею, он сможет проделать титаническую работу. Однако операция эта и трудна, и крайне опасна. Выполнить ее – это примерно то же, что отправиться на Луну, вставив себе динамитную шапку в… э… словом, лететь на динамитной шашке.
Крэбб вдруг ухмыльнулся.
– Жаль, что я не щупач, – сказал он. – Хотелось бы мне знать, как вы на самом деле представляете себе этот полет на Луну.
– Вы уже представили, сэр, – усмехнулся в ответ Пауэл.
Впервые между ними установился контакт.
– Нам было необходимо, – продолжил Пауэл, – столкнуть Рича с Человеком Без Лица. Ведь мы могли узнать правду только после того, как ее узнает сан Рич. Используя весь фонд латентной энергии, я вызвал у Рича самые обычные, элементарные невротические представления – иллюзию, будто только он один реален в этом мире.
– Хм, обычные… нечего сказать обычные!
– О, самые обычные, сэр. Такая иллюзия – один из самых тривиальных методов бегства от действительности. Когда жизнь становится вам невмоготу, вы спасаетесь от ее тягот, вообразив себе, что все ваши беды всего лишь выдумки, гигантская мистификация. Рич уже носил в себе зародыш этой иллюзии. Я просто интенсифицировал ее. В последнее время жизнь ему и впрямь стала невмоготу, и я заставил его поверить, что Вселенная – обман, головоломка. Затем постепенно на его глазах я уничтожил весь окружавший его мир, разобрал головоломку на части и оставил его наедине с Человеком Без Лица. Тогда он впервые взглянул на него открытыми глазами, узнал в нем себя, узнал отца… и мы все поняли.
Пауэл взял сверток, встал со стула. Крэбб тоже вышел из‑за стола и, дружески придерживая Пауэла рукой за плечо, проводил его до двери.
– Вы проделали феноменальную работу, Пауэл. Поистине феноменальную. Я просто не нахожу слов. Это, наверно, замечательно – быть эспером.
– И замечательно и страшно, сэр.
– Вы все, наверно, очень счастливы.
– Счастливы? – Пауэл задержался у двери и взглянул на Крэбба. – Были бы вы счастливы, комиссар, если бы вам пришлось всю жизнь провести в больнице?
– Как в больнице?
– Да, именно там мы все и живем. В психиатрической лечебнице. Без надежды на бегство, на избавление. Так что радуйтесь, что вы не эспер, сэр. Радуйтесь, что вам видна лишь внешность человека. Радуйтесь, что вам не приходится видеть ненависти, ревности, злобы, боли. Радуйтесь, что вам не часто открывается страшная сущность человека. Мир будет чудесным местом, когда все люди станут телепатами и освободятся от пороков, от всех аномалий… А до тех пор радуйтесь своей слепоте.
Он вышел из управления полиции, взял прыгуна и понесся на север к Кингстонскому госпиталю. Сидя в кабине со свертком на коленах, он любовался величественным видом Гудзонской долины и насвистывал какой‑то замысловатый мотив. Только раз он улыбнулся и пробормотал: «Подумать только, мне все же удалось просветить хоть немного Крэбба! Теперь остается только стабилизировать наши отношения. И главное, с сегодняшнего дня он будет сочувствовать щупачам и относиться к нам дружески».
Внизу, постепенно развертываясь, показалась великолепная панорама Кингстонского госпиталя – солярии, бассейны, сады, спортивные площадки, коттеджи, клиники… Весь архитектурный ансамбль госпиталя был спроектирован в изысканном неоклассическом стиле. |