Я подал реплику из своей роли:

— Ты права, но как же все-таки с полицией? Им не нравится, когда в подобных случаях не ставят в известность.

Она посмотрела на распростертого на кровати Хэролда. Голос ее стал еще резче.

— Мне кажется, ему не хотелось бы, чтобы жители Пенсаколы прочли в газетах, что в него стреляли в номере гостиницы, который занимаю я здесь, в Новом Орлеане. И тут уж все равно, как бы невинно ни была представлена вашей братией эта история.

— Нет уж, пожалуйста, только никому не сообщайте, — замотал головой Муни.

— Я вполне смогу справиться с таким легким пулевым ранением, — сказала Оливия. — Теперь открой мою сумку, Поль, и достань пузырек с перекисью водорода… и аппликаторы… Да, и сверни полотенце или еще что-нибудь — пусть Хэролд сжимает зубами, когда захочется кричать. Нам придется проделать все без анестезии, а Хэролд довольно чувствителен к боли, не так ли? Разумеется, я имею в виду его собственную боль.

Лицо ее оставалось бесстрастным, но перекись водорода обильно пузырилась, словно вскипая, когда попадала на открытую рану. На самом деле перекись не так жжет, как йод, но когда на это смотришь, создается впечатление, что человек просто заживо сгорает. Муни, как и положено врачу, внимательно наблюдал за процедурой, но вскоре отвернулся, словно ему вот-вот станет дурно.

— Приготовления закончены, — спокойно заметила Оливия. — Теперь следует по-настоящему прочистить рану. К счастью, пуля прошла навылет, но могла оставить кусочки одежды или грязь. Поль, готовьтесь.

Она подала знак. Я занял свое место с полотенцем, скрученным в жгут. И запихнул его меж челюстями Муни в тот момент, когда он открыл рот, чтобы закричать, и продолжал так держать. Не в первый раз доводилось помогать при штопке парня, когда необходимо делать это тихо. Тем временем он потерял сознание, что в данной ситуации было удобно для всех.

— Ну вот и все, — сказала Оливия, накладывая наконец повязку. Она скорчила мину: — Не правда ли, я похожа на мясника, закалывающего свинью? — в ее голосе звучало облегчение.

— Поумерьте свой пыл. Производить впечатление на меня бессмысленно, а он отключился. Мне не нравится работать с воображалами, док. К тому же попытайтесь держать вашу мстительность под контролем.

— Вы это о чем? — с невинным видом спросила она.

— О том, что, наверное, можно было бы найти какое-то обезболивающее. Клянусь, пожелай вы, то вкололи бы что-то для анестезии.

Она пошла в ванную и сказала, глянув через плечо:

— С чего бы это я должна облегчать ему жизнь, дорогой? Приведите его в чувство и выведите отсюда. Познаний в медицине, надеюсь, у него достаточно, чтобы самому проследить за тем, как заживает рана. Передайте, что я надеюсь на его чувство достоинства — пусть он не ищет встреч со мной. Хотя достоинство — не то слово, что приходит в голову при мысли о нем.

Она закрыла за собой дверь ванной.

Я слегка навел порядок, обтер телефонную трубку и дверную ручку, где оставались следы крови, и свернул в узелок все запачканные полотенца. Проблем они не представляли. Полотенцами люди имеют обыкновение распоряжаться по своему усмотрению. Наконец-то я смог внимательно осмотреть комнату и увидел, что пуля завершила свой путь в штукатурке стены, пройдя сквозь руку Муни. Я извлек ее ножом и, определив калибр — 22, положил в свой карман. К тому моменту, когда я завершил свои хлопоты, пациент начал подавать признаки жизни. Я подошел к нему. Муни открыл глаза.

— Она сказала, что вы будете жить. К ее величайшему сожалению, ваша жизнь вне опасности, — сказал я. — Давайте-ка оденем пиджак, и я провожу вас к себе.