Это станет его пьесой, и никогда, никогда больше она не станет её играть. Она заставила ноты зазвучать и забыла обо всём мире вне этой комнаты. Она не замечала, что не так далеко от неё происходило кое-что: постоянно загорался дисплей её мобильника; друг за другом она пропускала вызовы; её лучшие подруги, друзья и родители; наконец, больница. Но София продолжала играть, зачарованная эмоциями этой пьесы. Она работала над ней целый год и сыграет только для него, для мужчины, которого она полюбила и будет любить всю свою жизнь. Она улыбнулась, подумав обо всех обычных глупых ссорах, о своём несколько капризном характере, о своём постоянном беспокойстве. Одна великая мысль заставила её широко улыбнуться: «Я сыграю её для тебя, Андреа». И с этим последним убеждением она полностью забылась. Она быстро двигала руками по клавишам; под её пальцами ноты становились порывистыми; она била по клавишам иногда яростно, а иногда нежно; и со страстью подвела эту пьесу к концу. Обессилевшая, она даже не успела встать из-за фортепиано, когда услышала тот шум. Удары в дверь, затем звонок. Настойчивый, продолжительный, неугомонный. Словно кто-то колотил по нему. Ещё раз удары в грубую деревянную дверь, словно по ту сторону больше одного человека. «Я так плохо играла? — улыбнулась она про себя по пути к двери. — Или уже слишком поздно? — она посмотрела на часы. — Я могу играть по меньшей мере до половины одиннадцатого...»

Открыв дверь, она была ошеломлена. Что здесь делают Грегорио и Стефания с нижнего этажа?

— Что-то случилось?..

Стефания посмотрела ей в глаза, не зная, что сказать и как. Она смогла выдавить из себя одно-единственное слово.

— Андреа...

София в отчаянии поднесла руку ко рту. Затем попыталась глубоко вздохнуть, так как у неё перехватило горло. Словно в этот миг церковные песни, хоры, ноты, фрагменты – вся музыка, которую она так любила с самого детства, разбилась вдребезги у неё на глазах.

Чуть позже она уже была в больнице, углубившись в отчаянные поиски в отделении скорой помощи. София поверить не могла тому, что видели её глаза, ей казалось, что она переживает свой худший кошмар. Это словно был один из кругов ада: раненые мужчины и женщины с бледными лицами, на которых отражалось выражение боли, двигались по залу. Один плакал, другой впадал в отчаяние, третьи сидели молча, в шоковом состоянии, словно они никоим образом не хотели принимать то, что случилось.

— Где он? Скажи мне, где он... — начала кричать она первому, кто показался ей похожим на врача. Наконец, кто-то ей ответил. Так что она побежала в операционную. Она была одна. Она предупредила его мать, но та уехала и сказала ей, что вернётся, как только сможет. Проходили бесконечные минуты, первые часы. Невообразимая тишина. Она практически могла слышать, как идут секунды, словно здесь были последние часы в центре Земли, которые отмеряли медленное и неумолимое течение времени. София была убита горем. Она неподвижно застыла, закрыв лицо руками и наклонившись вперёд, опираясь локтями на колени. Затем она услышала ужасные слова единственного врача:

— Мы оперируем его, но я не хочу Вам врать: не думаю, что он выйдет из этого состояния. А если и выйдет, это будет очень тяжело для него. Возможно, он больше никогда не сможет ходить, — София почувствовала слабость, она упала бы, если бы врач не поддержал её. — Он не будет ходить...

 Эти слова вновь и вновь повторялись в её голове. Что она могла сделать? Чего она могла ждать? А если бы ей пришлось решать, что она выбрала бы? Если бы врач спросил её:

«— Скажите, София, что Вы выберете для Андреа? Жизнь...