И тогда Софии захотелось остановить этот фарс, очнуться от этого картонного сна, обнять его, рассказать обо всём, снова почувствовать себя свободной, его, только его и больше ничьей, ни за какие деньги... Но она ясно видела, что этого не случится, это было бы глупостью. Она зашла достаточно далеко и теперь должна только идти до конца.

— Нет, всё хорошо, дорогой, — улыбнулась она, возвращаясь к своей роли. — Я просто на эмоциях, как и ты.

Они обнялись. Некоторое время они просто молча обнимались. Затем Андреа отстранился от неё, погладил её волосы и улыбнулся.

— Всё будет хорошо, вот увидишь. Нам повезло. Я сожалею только об одном...

— О чём? — сердце Софии застучало быстрее. «Что теперь он скажет? Что всё понял? Где я ошиблась? Я так и знала...»

Андреа взял её руку, повернул ладонь и приподнял. А потом поцеловал. Он поднял на неё лишь взгляд, полный любви.

— Я бы так хотел поехать с тобой.

Всё должно было казаться правдой. Было бы неестественно, если бы она этого не сделала. А главное, из-за её образа жизни и характера, это было бы неправдоподобно. «Раз здесь должны быть Гольдберг-вариации, пусть!» — сказала София. Это было самое сложное, самое трудное произведение из всех. Говорили, что Бах не сочинил, а перевёл это, потому что на самом деле автором был Бог. София осознавала, что Андреа всего в нескольких метрах от неё, в другой комнате, и слышит, как она репетирует каждый день. Он вынужден выслушивать все восемь часов упражнений в день. Ей не нравилась идея просто включать запись; честно говоря, она была в полном восторге, потому что впервые за много лет настал момент испытать себя, встретиться с этим лицом к лицу.

Она смотрела на клавиатуру и первую страницу партитуры «Арии» и чувствовала что-то вроде головокружения. Но София не поддавалась. Она не собиралась читать «Вариации» с первой до последней страницы. Оны выучит лишь одну, номер 26. Она никогда не смогла бы подготовить «Вариации», если бы они не включались в её программу, когда ей было шестнадцать, а на публике она чаще стала играть их только в девятнадцать лет.

Она посмотрела на свои ладони, сплела их, потянулась и начала с подходящего ритма, то есть, бешеного. Переходы левой рукой и виртуозное совмещение с правой. Всё хорошо. Левая рука отвечала правой, опускалась к третьей октаве с непозволительно мелким обгоном из-за слишком тщательно изученной и разработанной аппликатуры. Её голова наполнялась удовольствием, она даже не смотрела на руки, она сама была «Вариацией», была Бахом, была фортепиано, была каждой клавишей, была посланием Господа. Она сыграла последнюю ноту мизинцем левой руки и  одновременно начала играть всё сначала правой рукой. Последняя нота. И всё сначала. Без остановки.

В другой комнате Андреа с блестящими глазами отвёл глаза от стены и опустил голову.

В обед София решила передохнуть и ушла в консерваторию, чтобы в течение четырёх часов позаниматься на Steinway. Потом, после обеда, она осталась с Екатериной Захаровой. Она рассказала ей о своём путешествии, и они договорились о замене.

— Завидую тебе, это будет чудесный опыт, — она обняла Софию и казалась искренней.

— Тебе придётся занять моё место с сегодняшнего дня, мне нужно полностью сконцентрироваться на этих пяти концертах.

— Я буду счастлива, София.

Они попрощались. Екатерина проводила её взглядом, спокойно оставаясь посреди площади, немного завидуя этой восхитительной возможности, что представилась Софии.

Утром за день до отъезда София начала собирать чемоданы.