Никулин пожил протянутую ему плотную, волосатую руку и назвал свою фамилию.

   — Должен сознаться, — сказал Гарбер, — что ваши опыты с кошкой меня очень интересуют.

   — Вы любитель животных? — спросил Никулин, бросив исподлобья взгляд на доктора.

   — По правде сказать, нет, — ответил тот. — Ваши опыты интересуют меня не потому, что я

люблю животных, а потому, что меня волнует будущность человечества.

   Никулин недоуменно взглянул на Гарбера:

   — Простите, но какая связь между кошкой и будущностью человечества?

   — Постараюсь вам объяснить. Сколько вам лет?

   — Шестьдесят, но какое это имеет значение?

   — А сколько лет было потрачено на ваше обучение?

   — Около шестнадцати лет.

   — Это не считая того, что вас учили ходить, разговаривать, есть кашу ложкой, вести себя в

обществе. Если вы все это сложите, то окажется, что больше трети вашей жизни ушло на обучение

тому, что люди, жившие раньше вас, уже знали. А вот ваша кошка прекрасно могла бы обойтись без

всякого обучения. То, что ей необходимо в жизни: умение находить себе пищу, ориентироваться в

окружающем ее мире, чувствовать приближающуюся опасность, воспитывать котят, — заложено в ней

самой. Она просто пользуется тем, что передали ей ее предки.

   — Но ведь это слепой инстинкт, а человека обучают тому, что относится к сознательной

деятельности. Воспитание человека всегда требует подавления животных инстинктов, заложенных в

нашей природе.

   — В этом-то вся беда! Природа, путем тончайшего анализа, отобрала полезный опыт,

накопленный отдельными особями вида, и наиболее ценный сделала достоянием всего биологического

вида. Ваша кошка безошибочно находит лечебную траву, когда она больна, а человека учат

искусству врачевания десятилетиями.

   — Но кошка может сама излечиться от одной-двух болезней, а человек создал медицину, как

научную дисциплину, и установил общие законы не только лечения, но и профилактики болезней.

   — Погодите, это еще не все. Волчонок, потерявший мать, не погибает и очень быстро учится

делать все то, что делали его предки, а человеческий детеныш, будучи изолированным от

человеческого общества, если и не погибнет чудом, то никогда не научится человеческой речи,

являющейся отличительным признаком человека от животного. Бобры, пчелы и муравьи,

руководствуясь только инстинктом, строят изумительные по своей целесообразности сооружения.

Попробуйте человеку, никогда не видавшему построек, дать построить себе дом. Легко

представить, что из этого получится!

   — Однако человек способен к творческой деятельности, на что ни муравьи, ни пчелы не

способны, — возразил Никулин.

   — Совершенно верно! Но тем обиднее, что замечательные достижения человеческого разума,

добытые им в борьбе с природой, не передаются по наследству. Ведь переходят же у животных

условные рефлексы в безусловные, если они способствуют выживанию вида. Почему же человечеству

не воспользоваться этим свойством для передачи по наследству накопленных им знаний?

   — Не может же передаваться по наследству умение решать дифференциальные уравнения, —

раздраженно сказал Никулин. — Это же чистейшая фантазия!

   — А почему бы и нет? Для этого только нужно, чтобы это умение, хранящееся в индивидуальной

памяти в коре головного мозга, перешло в наследственную память, хранилищем которой являются

глубинные области мозга.