сладострастием рвал его на куски.

    Я почувствовал специфический запах газа и прошел в ванную. Газовой колонки попросту не

существовало. Искореженные куски арматуры валялись в коридоре.

    Закрыв краны, я направился в кабинет Смирнова. Здесь меньше чувствовалось проявление

инстинкта разрушения, но книги и бумаги валялись на полу в хаотическом беспорядке.

    — Скажите, как это произошло? — спросил я, усаживаясь на диван.

    — Я почти ничего не могу объяснить вам, — сказал он, пытаясь привести в порядок бумаги. —

Вы знаете, что год тому назад я взял Гомункулуса из лаборатории к себе домой, чтобы иметь

возможность уделять ему больше внимания. Недели две тому назад он захандрил. Его вдруг начало

интересовать все, что связано со смертью. Он часто расспрашивал меня, от каких причин она

наступает. Дня три тому назад он попросил меня рассказать подробно, чем он отличается от

человека. Потом он спросил, не придет ли мне когда-нибудь в голову умертвить его. И вот тут я

допустил ошибку. Мне так надоела его хандра, что я пригрозил ему демонтажем, если он не

изменит своего поведения и не станет более тщательно готовить заданные ему уроки.

    «И тогда я перестану существовать и от меня ничего не останется, кроме кучи мертвых

деталей?» — спросил он, пристально глядя мне в глаза.

    Я ответил утвердительно.

    После этого разговора он замолчал. Целые дни он напряженно о чем-то думал. И вот сегодня

вечером я, придя домой, увидел, что входная дверь открыта, а квартира приведена в такое

состояние, будто в ней хозяйничало стадо диких слонов. Самого же Гомункулуса и след простыл.

    — Куда же он мог отправиться?

    — Право, не знаю. Он всего один раз был на улице, когда я вез его из лаборатории домой.

Может быть, он запомнил дорогу и пошел туда. Просто так, без всякого плана, искать его в

городе невозможно. Мне кажется, что лучше всего сначала посмотреть, нет ли его в лаборатории.

Мы снова вышли на лестницу. Я обратил внимание на то, что несколько стальных стоек,

поддерживавших перила, вырваны. Одной из них на лестнице не было. Мне стало не по себе. Легко

предположить, на что способен разъяренный робот, спасающийся от демонтажа и вооруженный

вдобавок ко всему стальной дубинкой.

    Выйдя из дома на улицу, мы свернули за угол. У большого универсального магазина стояла

милицейская машина. Несмотря» на поздний час, десятка дна прохожих толпились около разбитой

витрины.

    Достаточно было беглого взгляда на хаос, царящий внутри магазина, чтобы понять, что там

произошло. Это были следы той же бессмысленной ярости, той же слепой жажды разрушения,

поразивших меня при осмотре квартиры Смирнова. Даже на улице валялись искореженные магнитофоны

и радиоприемники.

    Смирнов молча показал мне на большую куклу с оторванной головой, брошенную среди обломков,

и я понял, какая страшная участь ожидает всякого, кто этой ночью попадется на пути

Гомункулуса.

    Два милиционера с собакой вышли из магазина. Собака беспомощно толклась на тротуаре.

    — Не берет след, — сказал один из милиционеров.

    Смирнов остановил проезжавшее мимо такси и назвал адрес лаборатории.

    К нашему удивлению, вахтер, дежуривший с вечер», мирно попивал чаем и ни о каких роботах

не слыхал. Мы осмотрели все помещения, но ничего подозрительного не обнаружили.