Я с любопытством посмотрел на него.

   «Вот он значит какой, — подумал я. — Нечего сказать, хорош гусь!».

   Некоторое время мы шли молча.

   — Только болван способен предположить, — сказал он, — что в нашем пространстве могут

присутствовать ощутимые количества антиматерии.

   — Мне кажется, что в статье говорилось о болиде из антивещества, прилетевшем в нашу

атмосферу из глубин пространства, так что речь идет не о нашем пространстве, — раздраженно

ответил я, — во всяком случае, это не повод кидать журнал в воду.

   — Когда я говорю о нашем пространстве, — сказал он, — я подразумеваю нечто другое, что,

впрочем, недоступно вашему пониманию.

   — Я журналист, а не физик, — сказал я, — и меня вполне устраивают те представления, которые

я получаю при чтении научно-популярной литературы. Для более углубленных представлений у меня

нет достаточной подготовки.

   — Чепуха! Абсурд! — закричал он вдруг, затопав ногами. — Если бы в вас вдолбили всю кучу

глупостей, которую принято называть нормальной физико-математической подготовкой, то об

углубленных представлениях вам бы и мечтать не приходилось. Вы бы ничем не отличались от

ученых ослов, умственных недоносков и начетчиков, именующих себя знатоками физики! Впрочем, —

добавил он неожиданно спокойно, — вы журналист. Я мало знаком с людьми вашей профессии, но

всегда предполагал, что журналисты способны точно описывать то, что они видят. Скажите, если

бы вам пришлось увидеть нечто такое, что недоступно человеческому воображению, сумели бы вы

это описать с достаточной точностью?

   — Вопрос слишком необычный для того, чтобы на него сразу ответить, — сказал я, подумав. —

Человеческое воображение не может представить себе ничего такого, что бы не состояло из

известных уже понятий. В этом отношении верхом воображения считается изображение белого

дракона, принятое у китайцев и представляющее собой белое поле, на котором ничего не

нарисовано. Заранее представить себе то, чего никто не видел, невозможно, и я просто

затрудняюсь ответить на ваш вопрос.

   — При известном воображении можно представить себе белого дракона черным, — сказал он и,

повернувшись, пошел обратно к реке.

*   *   *

   На следующий день я был в городе.

   Закончив дела, я зашел позавтракать в кафе, и первый, кого я там увидел, был мой школьный

товарищ, с которым мы не виделись двадцать лет. Мы сразу узнали друг друга и больше часа

поминутно восклицали: «А помнишь?!».

   Когда были перебраны все школьные происшествия и выяснена судьба большинства наших друзей,

приятель посмотрел на часы и ахнул. Оказалось, что он опоздал на семинар по теоретической

физике, ради которого он сюда приехал.

   — Ничего не поделаешь, — сказал он, — мой доклад завтра, а сегодня, видно, сама судьба

велела нам распить еще одну бутылку.

   — Кстати, — спросил я, — тебе, как физику, что-нибудь говорит фамилия профессора

Берестовского?

   — Узнаю повадки журналиста, — засмеялся он. — Для физиков эта фамилия почти анекдотична,

зато для журналиста она сущий клад. В последнее время делаются неоднократные попытки

вульгаризировать основные представления современной физики. Здесь для вашего брата раздолье.

Берестовский же сам представляет собой вульгаризованный тип ученого-физика.