– Сюзанне.

– И им известно также про этот фокус с волосами?

– Это вовсе не фокус. Это знак, которым отмечены оборотни. Другого нет. У него волосы внутри, потому что это человек наизнанку. Ночью он выворачивает себя налицо, и тогда шерсть оказывается снаружи.

– Значит, выходит, что Массар – что‑то вроде шубы, вывернутой наизнанку?

– Да, если тебе так больше нравится.

– А зубы? Они у него тоже… двусторонние? Куда он их прячет днем?

Лоуренс поставил рюмку на стол и повернулся к Камилле.

– Ну что ты так разволновалась, Камилла? Это ни к чему. Bullshit. Это же не я придумал, это сказала толстуха.

– Сюзанна.

– Сюзанна.

– Да, ты прав, – признала Камилла. – Прости меня.

Камилла встала, вытряхнула остатки винограда в чашку. Если есть не торопясь ягодку за ягодкой, можно постепенно расслабиться, хотя бы физически. «Пьяный» виноград приготовила Сюзанна. В комнате за кухней хозяйка Экара гнала водку из виноградных выжимок – жгучую воду, как называла ее Сюзанна, и количество этого крепкого напитка сильно превышало «предельную норму», установленную законом для владельцев виноградников. «Плевать я на нее хотела, на эту норму», – не раз говорила Сюзанна. Впрочем, ей никогда не было дела ни до каких норм, ограничений, налогов, квот, пошлин, страховок, инструкций, сроков годности и тому подобного. Ее управляющий Бютей следил за тем, чтобы хозяйственная деятельность в Экаре не выходила слишком далеко за рамки гражданского законодательства, а Полуночник – за тем, чтобы не было претензий со стороны санитарной инспекции. Камилла спрашивала себя, каким образом Сюзанна, которой переступить через общепринятые правила – все равно что лужу перешагнуть, могла присоединиться к тем, кто распускает упорные, а потому особенно опасные слухи об оборотне. Камилла завинтила крышку на опустевшей банке и прошлась по комнате, крепко сжимая в руке чашку. Разве что Сюзанна решила отныне придерживаться собственных правил, поскольку принимала в штыки законы общества. Создать свои правила, свои законы, дать свое объяснение событиям. Когда все местное население, сплотив ряды, ринулось ловить зверя, Сюзанна Рослен, противница всякого единомыслия, предпочла держаться в стороне. Она бросала вызов общности мнений, следовала иной логике – какой угодно, лишь бы не той, которой придерживались остальные.

– Она свихнулась, – подытожил Лоуренс, словно прочитав мысли Камиллы. – Она не от мира сего.

– Как и ты. Ты ведь живешь в снегах, бок о бок с медведями.

– Но я‑то не свихнулся. Конечно, чудо, что этого не случилось, но я не свихнулся. Этим я отличаюсь от толстухи. Ей на все наплевать. Ей плевать даже на то, что от нее вечно воняет овцами.

– Забудь ты про этот запах, Лоуренс.

– Я ни о чем не забываю. Она опасна. Вспомни про Массара.

Камилла провела рукой по лицу. Лоуренс прав. Пусть Сюзанна несет околесицу про какого‑то оборотня, это ее дело. Любой имеет право нести околесицу. Но обвинять человека – это совсем другое дело.

– А почему Массар?

– Потому что у него не растут волосы на теле, – терпеливо повторил Лоуренс.

– Да нет же, – устало отмахнулась Камилла. – Кроме волос, оставь ты в покое эти чертовы волосы. Почему ты считаешь, что она всю вину валит на него? Этот парень чем‑то похож на нее, его тоже все сторонятся и никто не любит, он тоже одинок. Скорее ей бы надо его защищать.

– Вот именно, он слишком похож на нее. Они охотятся на одной территории. Она должна его устранить.

– Ты слишком много лет занимался гризли.

– Говорю тебе, все так и есть.