– Понял‑понял! – жестом остановил его гость. – Но ведь это – еще хуже! В ситуации с подлецом хоть кому‑то хорошо от нанесенного вреда – самому подлецу! Хоть кому‑то выгода! А тут вообще нелепость: ни себе и людям. Я считаю, что непреднамеренно вредящий дурак куда виноватее, чем нарочно вредящий подлец.

– Ясно, – сказал Симагин. – Варенья положить?

– Все, что себе, – нетерпеливо сказал гость, – и не более того.

– Тогда пас, я не сластена.

– Да хорошо… На высоту, сказал я, где в течение невесть какого времени обреталась буквально горстка персон, оказавшихся там исключительно благодаря своим личным достоинствам!

– Ну, – улыбнулся Симагин, – разработать методику биоспектральной стимуляции латентных точек… потом, понятия не имея, чем это кончится, провести тайком от всех эксперимент на себе, не спятить от результата, превзошедшего, мягко говоря, все ожидания… Положа руку на сердце скажу – все это тоже могло произойти исключительно благодаря моим личным достоинствам.

– М‑да, – проговорил гость и подул на чай. Потом прихлебнул осторожно. – Скромность ты изжил, – удовлетворенно отметил он.

– Да при чем тут скромность? – картинно удивился Симагин. – Я уж не знаю, как там кто из твоей компании добивался вожделенной высоты… охотно верю, что въехали вы туда, скажем, на колоссальной гордыне… Но все равно не могли не пользоваться присущими эпохе техническими, так сказать, средствами… Ну, я не знаю, например… громкое, с употреблением матерных слов изрыгание хулы в адрес Творца в присутствии последнего.

Сидящий напротив Симагина человек захохотал – но какая‑то горечь померещилась Симагину на этот раз в его смехе.

– У нашей эпохи – иные средства, но чтобы ими пользоваться, нужны все те же исключительные личные достоинства.

– И между прочим, – поймал его на слове гость, – гордыня не меньшая.

– Возможно, – мирно сказал Симагин. – Впрочем, прости, ты ведь не об этом собирался говорить…

– Не об этом, но мне отступление понравилось. Ты – го‑ордый! – И он погрозил Симагину пальцем. – Не пытайся теперь уверить меня, что не хочешь и никогда не захочешь луну с неба. Теперь я знаю, что ты из нас. И меня гораздо меньше удивляет твое появление…

Симагин оттопырил губу и с аффектированным сомнением покачал головой.

– Так вот. Растерялись мы с товарищами, – человек напротив опять белозубо улыбнулся, – но, поскольку ты сидел тише воды, ниже травы, решили никаких превентивных мер не предпринимать. И признаться, стали уже забывать о твоем возникновении, но сегодня ситуация резко изменилась. Я почувствовал, что ты собрался перейти к активному образу жизни, – он так и сыпал теперешними штампами, и оттого улыбка буквально не сходила с его чувственных губ, взблескивала то и дело, – а это, честное слово, опять меня настораживает. А вдруг ты войдешь во вкус? Вдруг мне когда‑нибудь придется еще и с тобой воевать или делить сферы влияния? Ну совершенно мне это не надо. А тебе? И тебе не надо. Ты не представляешь, какая это изнурительная штука – войны, особенно наши, многотысячелетние… Ведь ты не боец. Сила – да, есть, сила у тебя неимоверная, можешь галактики гасить, насколько я понимаю. Или, наоборот, скручивать новые, если очень постараешься… Но – не боец. Это как с людьми. Теоретически ты можешь выучить все приемы, скажем, каратэ, можешь натренироваться на снарядах, грушах, тренажерах, что там еще… Но, встретившись с живым противником, пусть более слабым, но привычным к мордобою, ты проиграешь, потому что твоя рука невольно запнется, прежде чем впервые ударить по живому, а его рука – и не подумает.