Помнишь, Гарсиа?
— Да, я помню. Но неужели дикари пришли сюда, чтобы ловить рыбу?
— Увидим, — отвечал Альваро.
Вождь велел принести себе корзину и достал оттуда человеческие члены, по-видимому, только недавно отрезанные, так как они еще были окровавлены. Он взял руку, сохранявшую еще у запястья браслет из раковин, и бросил ее в реку. Вслед за тем он бросил ногу и голову, казалось, принадлежавшие мальчику.
— О, негодяи! — воскликнул Альваро, не будучи в состоянии сдержать жест отвращения. — Они внушают мне ужас!
— Уйдем, сеньор Альваро! — сказал Гарсиа. — Я просто не могу выдержать.
— Ты только скомпрометируешь себя, мальчуган, в глазах дикарей. Нет, если мы хотим спасти свою шкуру, то должны остаться!
— Карибы! — повторил вождь, указывая Альваро на реку.
Португалец наклонился над краем скалы и заглянул в воду, которая была в высшей степени прозрачна, Там он увидел мириады маленьких рыбок, с темными спинками и серебристыми брюшками, которые ожесточенно боролись между собой и что-то пожирали.
— Вождь бросил в воду куски человеческого мяса, и это привлекло кариб, — заметил Альваро своему товарищу.
— А зачем он хотел привлечь их сюда?
В этот момент на берегу реки распространился ужасный, отвратительный запах. Свита, несшая таинственный сверток, обмотанный грубой материей, развернула его и открыла уже совершенно разложившийся труп старого индейца.
— Ну и воняет же этот индеец! — воскликнул Гарсиа, зажимая нос. — К черту всех аймаров с их колдунами!
Индейцы обвязали труп крепкими лианами и поволокли его на край скалы, откуда, медленно раскачивая, сбросили его в воду.
— Они отдали его на съедение рыбам, — сказал Альваро. Карибы с яростью набросились на труп и впились в него своими крепкими зубами, отрывая куски мяса и кожи. Некоторые из рыбок уже скрылись в животе трупа, пожирая его внутренности. Мясо исчезало с невероятной быстротой в зубах прожорливых рыбок, и не прошло десяти минут, как уже от трупа ничего не осталось, кроме костей.
— Вот так анатомы! — воскликнул Альваро. — Эти рыбки стоят большего!
Действительно, они так очистили скелет, что его можно было хоть сейчас ставить в витрину какого-нибудь музея!
Индейцы осторожно вытащили скелет из воды, завернули его в большую рогожу и, обвязав лианами, положили на носилки, сделанные из веток.
— Церемония кончилась! — послышался чей-то голос. Альваро обернулся и увидел возле себя индейского мальчика.
— Пиайе белой кожи теперь могут поселиться в хижине умершего, — сказал юный индеец.
— А что они сделают с костями умершего? — спросил его Альваро.
— Повесят их на дереве и оставят там, пока они не свалятся. Аймары отправились в обратный путь. Они не выражали никакой печали, а некоторые даже были как-то особенно веселы и размахивали своими дубинками, точно сражаясь с каким-то неведомым врагом. Иногда они разбегались в разные стороны, как будто за ними гналось враждебное племя, издавая при этом ужасные крики и яростно ударяя куда попало своими дубинками. Потом вдруг останавливались и бросались назад, к своему вождю, изображая бегство. Глаза их бешено сверкали, и они яростно двигали челюстями, словно разрывая зубами мясо побежденных, и издавали при этом свирепый рев. Вообще, эти дикари гораздо более походили на хищных зверей, ягуаров или кугуаров, нежели на людей, и, казалось, в них не было ничего человеческого.
Когда они пришли в деревню, то воины разбрелись по лесу, так как не было достаточно хижин, чтобы вместить всех. Однако несколько десятков человек остались около одной из хижин, самой обширной и находившейся в центре площади. |