— А с чего ты взял про лобби?

— Это же всем известно.

— Мне неизвестно.

— Так это тебе! — проворчал Сэшеа. — Это не значит — всем!

Я пристально посмотрел на друга: он говорил совершенно серьезно. Вот так люди сходят с ума. Шиза косит наши ряды, как говорится.

— Обо всем этом ты должен рассказать доктору, — сказал я.

— Очень остроумно!.. А ты хотя бы что-нибудь о масонах знаешь?

— А ты?

— Если бы я знал, то уже не сидел бы здесь с тобой… Но это неважно. Давай рассуждать логически. Как, по-твоему, мы с тобой ребята неглупые, талантливые?

— Без сомнения.

— Может быть, мы даже гении!

— Всё может быть.

— Ну?..

— Что ну?

— Кто, по-твоему, засунул нас с тобой в эту жопу?

— Они? — спросил я.

— Они, — кивнул он. — «Пятая колонна».

— Понятно… Поэтому жизнь для тебя потеряла смысл.

— Дошло наконец? — усмехнулся Сэшеа. — Ограниченность, в которой мы с тобой бьемся, отнюдь не случайное стечение обстоятельств.

— Все-таки, при чем здесь ты?

— Очень просто. Кто-то донес на меня Фюреру, что я назвал его жидом. Он мне этого не простит. ОНИ мне этого не простят. Хотя, я тебе честно скажу, насчет жида я без умысла сболтнул, я против них ничего не имею. Я вообще всегда был интернационалистом! У меня даже друг детства был еврей! Очень хороший человек. Я ведь и в школе, и в институте… — сбивчиво, словно оправдываясь, забормотал Сэшеа. — Ты меня знаешь…

— Погоди, — остановил я его, — так, по-твоему, Фюрер — еврей?!

— Яснее ясного. Махровый. Достаточно только на него посмотреть…

— Ерунда! Эдак, по-твоему, и я вдруг окажусь евреем!

— Нет… Ты — нет…

Но в голосе Сэшеа не было уверенности.

— А может быть, все-таки да? — усмехнулся я.

— Нет-нет, — почти в ужасе зашептал мой друг, — мы с тобой совсем другие! Мы простые ребята, мы лопухи, мы что есть, то и говорим, мы…

Тут комсомольское собрание закончилось, а я даже не заметил, когда и за что мы проголосовали. Народ начал расходиться из машинного зала. Поднялись и мы с Сэшеа.

— Единственное, что меня может спасти, — поспешно договаривал он, — это поскорее уволиться отсюда. Отпустят ли только раньше положенной отработки?

— Не переживай. Если за полтора года ничего с тобой не случилось, то и теперь не случится. Никому ты не нужен.

— Э, ты не знаешь еще, что такое у них настоящее коварство и мстительность! Допустим, что физически они меня не тронут. Но уж морально постараются уничтожить. Здесь у них очень изощренная механика. Начинают как будто с мелочей — якобы, например, контролируют твою дисциплину, а на самом деле убивают в тебе человеческое достоинство! Ты опаздываешь из-за транспорта на работу или не спросясь выходишь в туалет, и тебя, взрослого человека, вынуждают кривляться, искать каких-то немыслимых уважительных причин, делают из тебя вечного шута…

— А может быть, проще поставить Фюреру бутылку — и работать спокойно? — предположил я.

— Лучше погибну! — заявил Сэшеа.