— Кто-то идет? — дернулась она.

— Никого! — успокоил я. Мы продолжали обниматься.

— Тебе нравится заниматься с детьми? — спросила Оленька.

— Я помогаю Лориной сестренке готовить уроки, — сказал я, припомнив недавний разговор с Сэшеа.

— Она красивая, да?

— Лора?

— Жена, я слышала, у тебя красивая… Сестренка, наверно, тоже красавица?

— Трудно сказать что-то определенное, — пробормотал я. — Жанка еще девчонка.

— Бывают случаи, когда со старшей сестры перекидываются на младшую. Ты это учти, — серьезно посоветовала Оленька.

— Помолчи, — сказал я и полез к ней под свитер.

— Ты так хорошо осведомлен о женских эрогенных зонах!

— Ну…

— Но я тоже кое-что знаю о мужских!

— Откуда это? — вырвалось у меня, но она не восприняла мое восклицание как насмешку.

— Скажи, милый, — прошептала она, — я хоть немножко кажусь тебе сейчас интересней, чем тогда на даче, или опять все дело только в том, что, как говорится, нет некрасивых женщин, а есть мало водки?

— Что за глупости, — вздохнул я.

— Я хочу быть тебе интересной! Честное слово, очень хочу! Ты знаешь, Саша принес мне такую книгу…

— Сэшеа? — удивился я. — Когда это он успел?

— Он как-то завел об этом разговор. О сексе. И я сама его попросила достать мне что-нибудь такое — по искусству любви.

— Может быть, он надеялся…

— Ты думаешь, что он… Нет, он опоздал! У меня ведь уже был ты. После того раза, понимаешь?

— Ну конечно.

— Правда, я тогда была тебе совсем неинтересна…

— Ну конечно… То есть я не это хотел сказать! — спохватился я.

— Нет, так оно и было! — Оленька смущенно уткнулась лицом в мое плечо. — Но теперь я совсем другая!.. Как бы я хотела это тебе доказать!

— Это сложный вопрос…

— О нет! О нет!

Поначалу я шалил, но потом, должно быть, так увлекся, что уже не понимал, действую ли в шутку или всерьез.

— О, как ты… — бормотала Оленька, едва сдерживая свой любовный экстаз. — Подожди!.. Ты хочешь прямо здесь? Я очень хочу, милый, но не могу здесь. Давай, у меня дома? Там будет очень хорошо. Давай?.. Ну, не будь таким сумасшедшим, милый! Мы же не одни!

Я выглянул из нашего укрытия и увидел, что в машинный зал снова начинает собираться народ; пробуждались также и «расслабившиеся».

— Вот видишь, глупенький, здесь нельзя, а дома можно, — торопливо говорила Оленька, приводя себя в порядок. — Расстегнул мне лифчик, сумасшедший! Что теперь делать

— Застегнуть.

— Сумасшедший, я сама!.. Ты только скажи: мы договорились? Ты не сбежишь от меня, как тогда на даче?

Сложив руки на груди, чтобы поддержать лифчик, Оленька выскочила из машинного зала.

— Где народ? — громко вопрошал комсорг, раскладывая на столе свои бумаги. — Подсаживайтесь поближе! Комсомольцы! Где комсомольцы?..

Я поудобнее устроился на стуле, подальше от мельтешившего комсорга, и прикрыл глаза. Мне было тепло и хорошо. Народ неторопливо подтягивался на собрание.

— Спишь? — раздался у меня над ухом голос Сэшеа. — Тебе жизнь обгаживают, а ты спишь! — Он обращался ко мне таким тоном, каким обращаются к товарищу по несчастью.