Я всегда недоумевал, как могла природа так жестоко обделить хорошего человека в смысле внешности. Правда, на прошлогодней вечеринке у кого-то на даче мне по пьяной лавочке случилось Оленьку почти раздеть, и с тех пор я подозревал, что она в меня немножко влюблена.
— О чем разговор? — спросила Оленька, осторожно поднимая к нам свое страшненькое, рыбье личико.
— Мы обсуждали мою сексопатологию, — усмехнулся Сэшеа.
— А о тебе, Саша, — застенчиво, как бы извиняясь, сообщила ему Оленька, — Фюрер уже несколько раз спрашивал. Сердится, что отсутствуешь на рабочем месте. Кажется, собирается подавать на тебя докладную…
— Вот урод-то! — с ненавистью воскликнул Сэшеа.
Оленька достала сигарету и замешкалась. Я вытащил спички, дал ей прикурить. Сэшеа бросил на меня вопросительный взгляд. Одному возвращаться в лабораторию ему явно не хотелось. Он пинал ногой плевательницу, но из гордости ничего не говорил.
— Ладно, — сказал я, — пойдем поработаем.
Я стал спускаться по лестнице. Сэшеа последовал за мной, небрежно насвистывая «Эй, охотник Билл!»
— Ведь у вас сегодня праздник, мальчики! — попыталась нас задержать Оленька.
— Какой праздник? — спросил я, не останавливаясь.
— Да как же — мужской праздник! Праздник Марса!
— Маркса?
— Марса!
— Если праздник Марса — наш праздник, — усмехнулся я, значит, мы — марсиане?
Оставив Оленьку одну, мы прошли по утомительно прямолинейному коридору мимо развешанных по стенам стендов наглядной агитации, в заглавиях которых мелькало одно и то же ключевое слово ЖИЗНЬ, всякий раз трансформируясь в новое качество: комсомольская, профсоюзная, партийная, международная, спортивная… Исключение составлял только один стенд, озаглавленный однозначно скупо: ДРУЖИННИК.
Перед дверью в нашу комнату мы задержались. Сэшеа пробовал бодриться.
— А Оленька-то не на шутку озабочена? — сказал он.
— Очевидно, — кивнул я.
— Я думаю, что если его заняться? Вот уж она, наверное, постарается как-то компенсировать свою ущербную внешность! Можно было бы его заняться просто так, для галочки, а? Как ты думаешь?
Мимо пробежал комсорг.
— В два часа собрание! В два часа собрание! — прокричал комсорг, не сбавляя хода.
— Иди первый, — все-таки попросил меня Сэшеа, кивая на дверь лаборатории, — а я за тобой…
Я вошел в лабораторию и спокойно уселся за свой стол. Фюрер задумчиво грыз карандаш и не обратил на меня внимания. Я снял телефонную трубку и позвонил домой, сообщив Лоре, что после работы собираюсь заехать к Сэшеа по важному делу. Не возражает ли она? Она не возражала… Советуясь с Лорой по поводу своих планов, я главным образом давал выход своей иронии: ведь Лора давно уже не считала нужным советоваться со мной о чем-либо подобном — просто поступала, как ей было удобно.
Через минуту вошел Сэшеа.
— Попрошу вас подойти ко мне! — тут же встрепенулся Фюрер. Сэшеа выразительно покосился на меня и подошел.
— Почему вы без разрешения покинули свое рабочее место? — сухо поинтересовался Фюрер.
Сэшеа снова покосился на меня. «Тебе можно, а мне нет!» — прочитал я в его расстроенном взгляде. Я пожал плечами.
— Вы отдаете себе отчет в поступках? — не отставал от него Фюрер. «Скажи, что было нужно, придумай что-нибудь!» — показывал я из-за спины начальника.
— Что теперь в туалет нельзя выйти?! — нервно выкрикнул Сэшеа. |