Пол стал думать, что сказать дальше. Он прекрасно сознавал, как глупо пытаться не расстроить мертвую женщину, но все же не мог заставить себя перейти к подробностям. Перед ним вновь мелькнуло улыбающееся лицо матери. По крайней мере он надеялся, что это именно она, поскольку у него не осталось ни единой ее фотографии. Он изо всех сил старался удержать ее в памяти, но ему казалось, что другие лица, другие улыбки и другие глаза проникают и загрязняют его воспоминания. Будучи подростком, он пытался научиться рисовать, но ни разу даже не приблизился к тому образу, который помнил. Заметив, что память стала напоминать рисунки, а не наоборот, он бросил это занятие. С тех пор каждую неделю он стоял здесь и пытался освежить постепенно тускнеющую картину.

Он больше не плакал, но не в том смысле, что ему стало легче. Это не было похоже на исцеление. Скорее на смерть. Второй из двух повторяющихся снов был чистым кошмаром. Пол просыпался в своей постели, и все вокруг выглядело совершенно обычным, пока он не скидывал с себя одеяло и не видел собственные пальцы ног, которые оказывались цвета серого гранита. Он пытался сдвинуть их с места, но не мог. А потом он моргал, и после пальцев точно такими же становились сами ноги. Протянув руку, он трогал их, и они были гладкими, как мрамор, и холодными, как лед. Отдернув руку, он замечал, что и кисть стала каменной. Окаменение постепенно распространялось по всему телу. Сон всегда заканчивался одинаково: ему отчаянно хотелось крикнуть, но не получалось вдохнуть. А потом он просыпался весь в поту.

Пол наклонился и осторожно положил пурпурный венок у основания надгробия.

— Увидимся на следующей неделе, мам.

Глава девятая

— К чему так нервничать?

Детектив-инспектор Джимми Стюарт, чье настроение было окончательно испорчено, поднялся на священную крышу, чтобы насладиться столь необходимыми ему тишиной и покоем. Ну и сигаретой, которую он «стрельнул» у дежурного сержанта Мойры Кларк. «Священной» крышу прозвали курильщики Национального бюро уголовных расследований, поскольку на ней можно было незаметно перекурить, насладившись видом как на автостоянку Главного управления полиции, так и на пару вольеров Дублинского зоопарка по соседству. По всеобщему мнению, вид многое потерял после того, как из одного из вольеров убрали жирафов, но по-прежнему значительно превосходил то, что можно было лицезреть из официально разрешенного места для курения. Поскольку «зона для курения» располагалась с подветренной стороны от мусорных баков и в прямой видимости из окна кабинета комиссара, посещали ее только безнадежно тупые или фатально нечестолюбивые сотрудники.

Прохладный воздух навевал мысли о скором снегопаде. Уилсон увязался за Стюартом на крышу, явно недооценивая, насколько искреннюю и тяжелую неприязнь питает к нему детектив-инспектор. Единственное, что могло сейчас развеселить Стюарта, — это зрелище того, как Уилсон ныряет вниз головой на красивые парковочные места. Впрочем, он с удовольствием прыгнул бы следом, ибо за завтраком многострадальная миссис Стюарт сообщила, что записалась вместе с мужем на уроки гончарного мастерства.

— Ты серьезно никогда не слышал о «Рапунцель»? — спросил детектив-инспектор Стюарт.

— О сказке?

— Какая, бл… — Стюарт почувствовал, как у него задергалось веко. — Это уголовное дело! Причем одно из известнейших в криминальной истории Ирландии.

Уилсон посмотрел на него бессмысленным взглядом, живо напомнившим Стюарту, каково это — быть отцом детей-подростков.

Стюарт тяжко вздохнул, прежде чем заговорить нарочито покровительственным тоном.

— Это случилось в 1985 году, когда Боно увлекся Иисусом, Боб Гелдоф — Африкой, а статуи Девы Марии двигались так часто, что было непросто застать их на месте.