Изменить размер шрифта - +
Я выключаю свет, и мы выходим в коридор. В дальнем его конце виден свет на кухне, и там двигаются тени. Вдруг кто-то из мальчиков все рассказал? Тогда с нами покончено. Мы в ловушке. Я чувствую, как старый Экан держится сзади за мой плащ. Мы медленно идем по коридору, стараясь не издавать ни звука. Теперь я слышу мужские голоса — и резко захожу в дверь, чтобы удивить их. Кто-то говорил мне: когда противников больше, их лучше всего удивить. Но на кухне всего два человека, двое старичков в плащах и шляпах, полностью одетые. Они расхаживают из угла в угол, а их сумки стоят на столе.

Одного из двоих я знаю. Он очень взволнован и смотрит на меня сердито:

— Ты опоздал!

Откуда он знает, что я опоздал?

— Ты сказал: сразу, как выключат свет. Мы уже сто лет ждем!

— Сейчас мы сбежим, — говорю я.

— Я знаю. Но ты опоздал!

Он очень зол. Второй мужчина просто кивает. Глаза у него большие, как у кролика, когда тот попадает под свет фар. Я понятия не имею, кто он такой.

Кто-то толкает меня сзади. Это Экан. Что ему надо?

— Давай, давай, — говорит он.

— Я?

— Ну да, ты, — говорит злой. — Это твоя идея, тебе и делать.

Второй все кивает и кивает.

Я оглядываюсь, пытаясь понять, чего они от меня ждут. Что мы вообще здесь делаем? Потом я вижу окно. Побег! Я все вспомнил. Окно выходит на задний двор, за ним стена и болото. Нас не поймают! Мы побежим как ветер — по асфальту, к деревьям.

— Помогите мне, — я подтаскиваю стул к раковине. — Кто-то должен будет передать мне сумку. Там кольцо моей матери, она отдала его мне.

Экан и кивающий старик поддерживают меня, пока я забираюсь на стул, а с него — в раковину. Теперь я достаю до задвижки. Но она не поддается, как я ни стараюсь! Мои пальцы белеют от напряжения.

Внезапно в коридоре зажигается свет. Я слышу голоса и шаги, и у меня начинается паника. Кто-то предал нас. О боже! Я снова поворачиваюсь к окну. По другую его сторону темно, дождь все еще течет по стеклу. Надо выбираться! На той стороне — свобода. Я начинаю стучать по стеклу кулаком. Оно прогибается с каждым ударом.

Кто-то кричит:

— Остановите его! Ради бога, остановите!

Наконец стекло трескается. Я чувствую боль в руках, по ним льется кровь. В лицо ударяет порыв ветра с дождем. Кричит женщина.

Но я вижу только кровь. Пятна крови на песке. Фосфоресцирующая пена в лунном свете, и она становится алой.

 

Глава четырнадцатая

 

Фин вел машину мимо клуба Кробоста и футбольного поля за ним. Вдоль улиц Файфпенни и Европы дома взбирались на холм беспорядочными группами. Они смотрели окнами на юго-запад, прямо навстречу преобладающим ветрам весны и лета. На гребне холма дома словно пригибались, не желая подставлять бока зимним арктическим бурям. Море пенилось и бурлило вдоль изрезанной береговой линии. Бесконечные табуны белых лошадей без седоков разбивались об упрямый камень черных скал. Солнце то появлялось, то снова пряталось в разорванных ветром облаках. Их тени гнались друг за другом по махеру, где могильные камни, вкопанные в мягкую песчаную почву, отмечали места упокоения поколений островитян. Немного к северу была ясно видна верхняя треть маяка на мысе Батт. Фин решил, что к старости мать Маршели начала следовать инстинкту, который возвращает людей в детство. Возможно, она вспоминала необычно солнечные дни или жестокие шторма, когда вокруг маяка, где жила ее семья, разбивались о скалы бушующие волны. Чета Макдональдов на пенсии решила жить в небольшом современном бунгало. Кухня находилась в задней его части. Из окна были прекрасно видны беложелтые дома, где когда-то жила миссис Макдональд, и башня красно-коричневого кирпича, которая много лет выдерживала дождь, снег и ветер, чтобы предупреждать моряков об опасностях.

Быстрый переход