|
Ну, с этим покончено. «Я оказался не таким, каким она воображала, – думал Мэтью, – а она, несомненно, не такой, как воображал я, ну что ж, значит, такова наша судьба – обманываться, да и по заслугам. А настал час – и мы тут же согласились на разочарование». Слишком многого друг от друга ждали. Больше всего его угнетало, что он, по всей видимости, показался ей физически отталкивающим. Его охватила тоска по молодости, теперь, после стольких разочарований, кажущейся едва ли не романтической.
Мэвис была для него целью, к которой он стремился, но ничего не вышло, ничего не получилось, отчего вопрос, что делать дальше, стал еще более явным. Он вернулся сюда, на родину, потому что больше ничего не оставалось делать, он вернулся также и ради Остина. Но и с Остином потерпел неудачу. Поэтому, чтобы как-то убить время, он зачастил в клуб, где с Чарльзом Одмором и Джеффри Арбатнотом завязывал пустые разговоры о политике. Симптомы приземленности нарастали в нем, как при бурно развивающейся болезни. Он жаждал развлечений, детективов, телевизора, выпивок, сплетен. Раз или два мелькнула мысль – не позвонить ли Каору? Но Каору не любит телефона, и разговор получился бы неловким, невежливым, оскорбляющим чувство собственного достоинства. Что можно сказать друг другу на таком расстоянии? Мэтью не хотел позориться перед Каору. Достоинство – это все, что у него осталось. Возможно, закончится все это тем, что он начнет писать мемуары. Остин занимал в его мыслях участок безнадежной тревоги, связанной скорее с прошлым, чем с будущим. Брат снился ему едва ли не каждую ночь. Вновь и вновь разыгрывалась сцена на каменистом склоне. Бетти снилась ему. Дорина снилась ему. А Мэвис не снилась. Тисборнов избегал. В их присутствии он невольно начинал играть роль, которую находил невыносимой, – светского человека, сделавшего блестящую карьеру. Тисборны подавали реплики, побуждали играть дальше, награждали аплодисментами. Он очень хотел увидеться с Шарлоттой, чувствовал даже, что это его долг, но все время откладывал. Охотно встретился бы и с Людвигом Леферье, но опасался, что все закончится чаем tкte а tкte с Грейс. И с Гарсом не прочь был бы встретиться, но это исключено. Ему нужно было занятие, но не такое, какое все время предлагал Чарльз Одмор. В конце концов занялся домом. Надо разместить коллекцию. Он нанял уборщицу, автомобиль и газонокосильщика-ирландца. Наедине с собой ему было зябко. Кто-то звонил в дверь. Мэтью где-то оставил пиджак. И не мог вспомнить, где именно. Пошел открывать в чем был. На пороге стоял Остин. Испытав взволнованное удивление, Мэтью тут же подумал: какой же он еще молодой и как хорошо выглядит под этим солнцем, отражающимся в светлых волосах. – Прошу, – сказал Мэтью как можно спокойней. На улице стоял сияющий новенький автомобиль Мэтью. Обойдя ящики, Остин пошел вслед за братом в гостиную, где всюду – и на столе, и на каминной полке – все еще обернутые в солому, стояли вазы и кубки. – Это и есть знаменитая коллекция? – спросил Остин. Он, кажется, слегка пьян, подумал Мэтью. Выпил для храбрости. – Да. Для нее здесь не хватает места. Придется, наверное, часть отдать в музей. – То есть пока не отыщется более обширный дом? – В общем-то… э-э… требуются специальные стеллажи… в домашних условиях нет того эффекта… вот в чем проблема… я ведь раньше не собирал всю коллекцию в одном месте… – А как же там обходился? – Там я рассовывал по разным местам и продолжал покупать новые экземпляры. – Прямо какая-то страсть вроде алкоголизма? – Возможно. – У каждого свои вредные привычки. Но как-то глупо быть владельцем и отдавать в музей, тебе не кажется? Остин неожиданно взял одну из ваз и, нахмурившись, стал рассматривать. |
