Поручик усмехнулся. Он знал, что слух о знаменитой «трапеции» докатился уже до парикмахерских не только Плонска, но и Дзялдова и Пултуска. Не далее как вчера он слышал разговор секретарши Эли с ее подругой из соседнего отделения милиции. Обсуждалась в основном прическа «трапеция» и как ее соорудить без помощи парикмахера.

— Беда не в этих шрамах, — признался капитан, — а в том, что после аварии у меня нарушилась пигментация кожи. На правой щеке выступило пятно размером с десятизлотовую монету, совершенно лишенное пигментации. Оно пепельного цвета и не поддается загару. Я боялся, что это безобразное пятно отпугнет мою девушку и она найдет себе другого. Но теперь эти опасения отпали. Она знает. Я уверен в ее чувствах. Но прежде сомнения не оставляли меня. Мужское тщеславие! Я прибегал к гриму и пудре. Прекратить все это сразу и появиться с иной физиономией было трудно. Сейчас я, правда, пробую кварцевые лампы и кое-что еще, и мне кажется, что пятно стало меньше… Возможно, я вообще перестану его скрывать, да и сейчас не держу все это в глубокой тайне. Мой внешний вид мало меня заботит, просто я боюсь отпугнуть ближних.

— Звучит убедительно.

— Если бы я рассказал все это в вашем служебном кабинете дней десять-пятнадцать назад, мы бы не оказались сейчас в столь нелепой ситуации. Но я вел себя как идиот. Не сердитесь на меня, поручик.

— Да что вы! Это я должен извиниться перед вами.

— Не стоит об этом говорить. Однако, возвращаясь к делу «человека со шрамом», не могу не признать, поручик, что расследование вы ведете великолепно и намного превзошли моего друга Жвирского. Вот и до моей особы добрались, потому что не оставляете без внимания ни одной улики. А разоблачение черного, мысль о том, что здесь скрывается женщина, просто превосходна. Не бойтесь, никто в уездном отделении об этом не проболтался. И вообще тайна следственной работы в Цеханове сейчас строго соблюдается. Я же знаю об этом потому, что по поручению Главного управления милиции контролировал вашу работу. Теперь я могу вам в этом признаться, а также сказать, что там хорошо относятся к вашим начинаниям.

— Я боялся, что мне не простят многодневной блокады шоссейных дорог.

— Наоборот. Это ставили в пример другим. Проводилось даже специальное расследование, чтобы выяснить: почему все же замысел не принес успеха?

— Вот именно, мы и сами ломаем над этим голову.

— Отчасти дело испортило воеводское управление милиции. Людей не предупредили, чтобы те держались подальше от города. Пока один из дежурных оставался на шоссе с фотоаппаратом, сменщик его разгуливал по улицам, заглядывая в кафе, рестораны, слоняясь по магазинам, чтобы как-то убить время. Кроме того, нельзя было назначать на эту операцию сотрудников, которые уже не раз бывали по делам службы в Цеханове. Они знали многих сотрудников вашего отделения, а тем, в свою очередь, был известен характер их работы. Бандит без особого труда мог заметить, что в городе вертится много варшавских оперативников. Достаточно понаблюдать за одним, чтобы догадаться, чем заняты остальные. На шоссе они скрывали фотокамеры от водителей, но если стоять в стороне, то легко можно догадаться, чем они занимаются. Преступник достаточно умен, чтобы сообразить, какие раскинуты сети.

— Да, нанесен большой урон делу. Если бы не это, преступники могли быть пойманы, а мы располагаем лишь фотографиями их спин. Так никого не опознаешь.

— Да, — согласился капитан. — Идея была великолепной.

— Должен сознаться, что не я ее автор.

— А кто же? Неужели тот сержант, которого вам дали в помощь?

— Вот именно. Только он не помощник мой, а коллега. Расследование мы ведем совместно. Когда начальник прикомандировал его к делу, я, честно говоря, боялся, что этот деревенский милиционер будет для меня помехой.