— Нет, понятие я знаю. А кто борется-то?

— Суверенные кавказские народы.

— И от кого они освобождаются?

— От России, которая не дает им возможности самоопределиться.

— То есть от нас? — Кремнев ткнул пальцем себе в грудь.

— Я не говорю о конкретных людях. Я говорю о государственной машине, которая притесняет другие народы и не дает им возможности развиваться так, как они хотят.

— То есть, говоря проще, ты приехала, чтобы написать книгу о бандитах и террористах?

Мэри поджала губы.

— Ты не прав.

— Нет, я как раз прав. Ты приехала, чтобы написать книгу о тех, кто в данный момент держит нас в яме. Вы в Англии привыкли считать, что только вы правы. А сейчас злитесь, что вас из всех колоний поперли. Вспомните, чего вы делали в Индии. Или на Фолклендах?

— Все могут делать ошибки.

— Да при чем здесь ошибки? Вы бы и сейчас сидели в Индии, если бы вас оттуда не прогнали.

— Правительство и народ — это не одно и то же.

Кремнев довольно улыбнулся.

— А вот это. правильная мысль. Только народ и бандиты, которые именем этого народа прикрываются, тоже не одно и то же. Я думаю, за три месяца ты имела возможность в этом убедиться.

Мэри обиженно отвернулась от Кремнева и замолчала.

Кремнев тоже молчал.

— Должна же я была хоть что-то делать? — сказала наконец Мэри.

— В смысле?

— Я не хотела просто так сидеть и тратить папины денежки. Я хотела приносить пользу.

— Знаешь, многие бы все отдали за то, чтобы просто сидеть и тратить папины денежки. Особенно если папа миллионер.

Мэри резко повернулась к Кремневу. Ее щеки раскраснелись, а глаза пылали гневом.

«А она очень даже ничего, — подумал Кремнев, — когда сердится».

— Я — не многие! — отчетливо проговорила Мэри.

Мэри родилась в Лондоне в семье известного пивовара. Она оказалась единственным ребенком в семье. Ее мать умерла, когда девочке исполнилось два года. До тринадцати лет она считала, что мать умерла от долгой болезни, связанной с врожденным пороком сердца.

Когда ей исполнилось тринадцать, от одной из теток, постепенно выживавших из ума, Мэри узнала, что причина смерти была в другом.

Выяснилось, что мать — бывшая актриса, вышедшая в тираж, последний год своей жизни провела в закрытой психиатрической лечебнице, куда была помещена после трех неудачных попыток самоубийства.

Четвертая попытка, предпринятая уже в стенах больницы, оказалась успешной и последней.

Отец, которого тринадцатилетняя Мэри обвинила в том, что он скрывал от нее правду, только развел руками.

— А что я должен был тебе сказать? Что твоя мать была истеричка и психопатка? Неужели теперь, когда ты об этом узнала, ты стала счастливей?

Счастливей Мэри действительно не стала, но с тех пор у нее возникло недоверие к отцу и огромное желание поступать ему наперекор.

Впоследствии, когда ей исполнилось двадцать, она поняла, что это было незаслуженно, но к этому времени ее характер уже полностью сформировался.

Отец, не имевший других наследников, со временем собирался передать ей собственное дело.

Когда пришло время университета, он настаивал на экономическом и юридическом факультетах.

Мэри в ответ на это усердно принялась изучать журналистику и социологию.

Отец развел руками и плюнул, надеясь на то, что со временем дочь поумнеет.

Но Мэри умнеть не собиралась.

Она активно сотрудничала в студенческих изданиях левого толка, в которых громила капиталистов, сидящих на шее у народа.