— Узнаю тебя, Митя. Слов на ветер не бросаешь. Да и что теперь этот ссыкун скажет? Только станет просить, чтобы и жену не расстреляли с детишками… Сколько у него детей?

— Пятеро.

— Ого! На заставе света, что ли, нет? Работает сам? Или кто-то помогает?

— Все там нормально, — сдержанно ответил Шмаринов.

Начальник заставы, отец пятерых детей, был на удивление малюсенького роста. Лишь голова большая, круглая. Он сидел в углу тридцатиметровой комнаты, в комнате было всего четыре стула и стол. Именно на нем, на чистой скатерти, принесенной из столовой, покоилась эта круглая неудачливая голова тридцатилетнего, уже, кажется, всего повидавшего и вдоволь нажившегося теперешнего, уже не начальника заставы, а подсудимого старшего лейтенанта Павликова.

— Встать! — повелительно скомандовал Шмаринов.

Павликов поднял голову, тяжело встал и вытянул руки по швам.

— Медленно встаешь, солдат. — Берия сморщился. — Да какой ты хрена начальник заставы, если не можешь быстро встать?

— Я не спал двое суток, товарищ Лаврентий Павлович.

— Гляди, узнал? — Берия рассмеялся. — Несмотря на то, что много не спал, а узнал. — В тоне его теперь улавливалась снисходительность. — Чего скажешь в свое оправдание, старший лейтенант? Покайся!

— Мне, товарищ Лаврентий Павлович, не в чем каяться. Я службу нес всегда достойно.

— Сколько же ты служишь?

— Я служу уже четырнадцать лет.

— Тебе сейчас сколько?

— Пошел тридцать первый.

— Иисусу было тридцать три. Ты не подумал, что следствие по такому случаю может затянуться на годика два? Тебе будет как раз тридцать три, когда приговорят к стенке.

— Не за что, товарищ Лаврентий Павлович. Он приехал — как комендант. Перед этим уведомил. Я…

— А почему он приехал? Ты спросил?

— Начальство не спрашивают. Начальству докладывают.

— Но это, старший лейтенант, граница! Это — не базар, куда идут покупать яйца. Что он тебе сказал, когда говорил, что приедет?

— Он не объяснил по телефону цель своего приезда.

— А ты, что же, так и не спросил? Товарищ комендант! — спросил бы ты. — Почему вы хотите приехать ко мне на участок? — Я — что? Плохо служу? Или у меня было нарушение границы? У вас было нарушение?

— Не было.

— Видишь! — Берия резко повернулся к Шмаринову и Железновскому. — У него не было нарушения! Видишь! — Он их, двоих, Шмаринова и Железновского, видел за одного. — У него не было нарушения. И он позволил коменданту приехать и развести антимонию! Он к тебе на заставу заходил?

— Заходил, товарищ Лаврентий Павлович.

— И что он тебе хорошего сообщил? Ну говори! Говори!

— Если точно…

— Ты думаешь еще говорить не точно?! Говори совсем точно!

— Я уже говорил, товарищ Лаврентий Павлович!

— Брось это свое «товарищ Лаврентий Павлович!» Говори дело!

— Я уже говорил, что он слегка пожаловался…

— На что он слегка пожаловался?

— На семейные обстоятельства, това… На семейные обстоятельства.

— Он — что? Тебе — ровня? Ты с ним дружил?

— Нет. Он приехал, вы же, наверное, знаете, полгода тому назад в отряд.

— Это я и без тебя действительно знаю.

— Он посмотрел на моих детей и сказал, что…

— Что он сказал? Что?!

— Что был бы счастлив иметь хоть одного ребенка…

— У него не было ребенка? — Берия резко повернулся к Шмаринову.