Они, возможно, убьют его, а затем уйдут, потому что их цель будет достигнута. «Ты положилась на мою трусость, чтобы спасти меня! — кричал он в темноту. — Ты не права, не права, не права». Но на сердце была тоска от мысли, что она почти права.

— Быстрее, дьявол, — подгонял он лошадь, немилосердно нахлестывая ее по бокам, пока несчастное животное, старое и подслеповатое, не споткнулось, пытаясь повиноваться. Нервно скосив назад глаз, чтобы видеть поднятую палку, она прижала уши и заржала не столько в знак протеста против жестокого обращения, сколько трогательно извиняясь за то, что не в силах повиноваться.

Из придорожных кустов немного впереди раздался крик. На тропинку выскочил человек и расставил руки, чтобы остановить лошадь и всадника. Лошадь бросилась в сторону и остановилась. Человек подошел и положил руку на поводья.

— Ты куда? — спросил голос, и Эндрю узнал Тимса.

Он положил руку на запястье, которое удерживало поводья, и неожиданно скрутил его.

— Кто в коттедже? — спросил он.

Мальчик, хныча от боли, ответил:

— Джо и Карлион.

— А ты что здесь делаешь?

— Они оставили меня на страже. — Он вдруг удивленно сморщился. — Это ведь неправда, Эндрю? Не ты посадил меня за решетку?

— Зачем они пошли в коттедж? — спросил Эндрю.

— Они сказали, чтобы встретить тебя. Они хотят поговорить с тобой.

— Отпусти поводья.

— Но, Эндрю, ты мне не ответил. Ведь это неправда?

Эндрю хлестнул лошадь и погнал ее вперед. Мальчик настойчиво цеплялся за поводья и, спотыкаясь бежал рядом.

— Отпусти! — снова закричал Эндрю.

— Но, Эндрю…

Эндрю занес руку назад и ударил мальчика прутом по лицу. Рот его искривился от боли, рука отпустила поводья, и в краткий миг, прежде чем темнота разделила их, Эндрю увидел собачьи глаза, поднятые к нему с выражением боли и недоумения. Почувствовав отвращение к самому себе, Эндрю бессознательным жестом отшвырнул прут к невидимой изгороди и, наклонившись вперед к голове лошади, принялся умолять ее:

— Быстрее, старина, быстрее, быстрее.

«Там Карлион, — говорил он сам себе, — все должно быть хорошо». Вражда была забыта, так успокоило его это известие. Он ехал, и ехал к другу, и торопил лошадь, чтобы скорее его увидеть. Карлион ее защитит.

Какое значение имело то, что Карлион сердился на него? Теперь он защищал Элизабет от Джо и Хейка во враждебном мире. Стук копыт по дороге ритмично отдавался в его мозгу, пока не превратился в стихотворение, которое он вслух шептал ночи, уносившейся мимо него в изгнание. Вот Карлион читает, вот, потрясенный красотой Карлион, медленно говорит что-то, с восхищением на лице, Карлион, мой друг Карлион. Богоподобная и героическая обезьяна. «Ты получишь все, что захочешь, кроме корабля, — голос дрогнул на последнем слове, как будто он говорил о чем-то святом и светлом. — „Счастливый случай“».

Затем Эндрю вспомнил, что Карлион потерял свой корабль. И ехал он не к другу, а к человеку, которого лишил не только радости и единственной любви, но и его единственной мечты, глупой сентиментальной слепой мечты о приключениях. Не обязательно было терять корабль, чтобы разбилась мечта. Достаточно было предательства. Потеря сделала пробуждение бесповоротным. Один из нас умрет сегодня ночью, подумал он, и лошадь, как бы в союзе со съежившимся телом, замедлила свою поступь.