Там он и
познакомился с нею, со своею дорогой женой, когда она вместе с дочерью
председателя окружного суда, Бертою Гранморен, приезжала из Дуанвиля.
Северина Обри была младшей дочерью простого садовника, умершего на службе у
Гранморенов, но ее крестный отец и опекун Гранморен чрезвычайно ее баловал и
сделал подругой своей дочери. Обе они воспитывались в руанском пансионе. В
Северине Обри было столько врожденного изящества, что Рубо долгое время
позволял себе только мечтать о ней, испытывая то страстное чувство, с каким
обтесавшийся рабочий любуется прекрасной, но недоступной ему драгоценной
вещицей. Эта была единственная любовь в его жизни. Он женился бы на этой
девушке даже и в том случае, если бы за ней не было ни гроша, лишь бы только
она была всегда с ним. Когда же он осмелился сделать ей предложение,
действительность превзошла самые смелые его мечты. Северина приняла его
предложение; Рубо получил в приданое десять тысяч франков, и, кроме того,
Гранморен, который, выйдя в отставку, стал членом правления Западной
железной дороги, обещал ему свое покровительство. И действительно, на
следующий же день после свадьбы Рубо был назначен помощником начальника
станции в Гавре. Правда, он и до того был на хорошем счету у начальства. Его
признавали исполнительным, точным, добросовестным служакой, хотя и
ограниченным, но хорошо знающим свое дело. Эти присущие ему качества могли
до известной степени объяснить столь быстрое исполнение его желания и
внезапное повышение по службе, но Рубо предпочитал думать, что всем обязан
жене. Он обожал ее.
Рубо подошел к столу, открыл коробку сардинок. Он окончательно терял
терпение: жена условилась с ним вернуться в три часа. Куда же она
запропастилась? Нельзя же потратить целый день на покупку пары ботинок и
полдюжины сорочек. Кто этому поверигг! Взглянув снова в зеркало, Рубо увидел
свои густые, нахмуренные брови и лоб, перерезанный суровой морщиной. В Гавре
он никогда ни в чем не подозревал жену. Но в Париже у него возникали
всевозможные опасения; ему казалось, что она хитрит и обманывает его. От
этих мыслей кровь бросалась ему в голову, а мощные кулаки бывшего рабочего
сжимались, как в былое время, когда он еще сам передвигал вагоны. Как всегда
в такие минуты, он превращался в животное, не сознающее своей силы, и мог бы
в припадке слепой ярости избить жену до смерти.
Дверь распахнулась; Северина, радостная, оживленная, вошла в комнату.
- Вот и я, - сказала она. - А ты, наверно, уже вообразил, что я совсем
пропала!
Северина была в полном расцвете молодости; она казалась высокой,
стройной и очень гибкой, хотя на самом деле была не худенькая, но лишь
тонкокостная. На первый взгляд ее нельзя было назвать красивой: лицо у нее
было продолговатое, рот большой, но зубы ослепительные. |