А когда они ушли, Пельмень ещё некоторое время вертел в руках листок с адресом Цыгана. Правильно Лёха говорит, за своих мочить надо с ходу. На беспредел следует беспределом же отвечать. Только так понятно становится.

Пельмень тяжело поднялся. Ударил несколько раз сжатым кулаком по воздуху. Проверяя — как сидит штука, как реагирует тело. Потом снял, в карман сунул.

Пригодится.

Причём очень скоро.

Через несколько минут Саня уже топал по улице, дыша все ещё душным летним воздухом. Смеркалось. Из открытого дома одного из домов орал Децл, чему Пельмень уже нисколечко не удивлялся (так то в 1991 году Кириллу Толмацкому исполнилось восемь лет в оригинале):

Музон как в руку. Настраивал на нужную волну. А заодно отбрасывал последние сомнения.

Угрюмый и сосредоточенный, Пельмень пришёл в Нахаловку. Дом Цыгана пришлось малость поискать — с нумерацией здесь имелись определённые трудности. На части домов цифр попросту не находилось. Но сориентировался Саня достаточно быстро. Начал поиск с места, где произошёл изначальный конфликт Пельменя и Малого с местной шпаной во главе с Васькой Цыганом. Побродил по узким улочкам. Посверял номера домов. Понял нелогичную нумерацию (определенная логика таки имелась даже здесь).

Судя по всему, пацаны Цыгановцы хорошо струхнули Лёху Грузовика и разошлись по домам — «на дно залегли». По крайней мере, никого из четверки Пельмень по пути не встретил. Что неудивительно. Связываться с реальными бандюками мелкое дворовое хулиганьё пока не решалось, как бы они не кичились своей крутостью и исключительностью. Тем более, как припомнил Саня теперь, Грузовик состоял членом одной из самых страшных и уважаемых ОПГ этого города — кладбищенских. Группировки составленной преимущественно из лиц славянской национальности и не дававшей продыху бандам других национальностей. Цыганам в том числе. И по некоторым вопросам — им прежде всего. Кладбищенские спали и видели, как окончательно выкорчевать из города цыган.

Жил Васька, в домишке стоявшем на добром слове. Но при этом сам домишка был в два этажа. И при желании там могло уместиться сразу несколько «советских» семей в составе «папа, мама, я». У забора дома рядом с калиткой стоял старенький мотороллер — видать Цыгана.

Саня подошёл ближе, встал на цыпочки, заглянул за забор. Сортир на улице, по двору бегают куры. Везде мусор, какой-то никому ненужный хлам кучками лежит.

Такое впечатление будто на свалку попал. В будке на цепи сидит Шарик — помесь дворняги и овчарки.

Пельмень подошёл ещё ближе, покружил вокруг. Позаглядывал через забор с разных углов, стараясь при этом особо не светиться, чтобы не привлекать лишнее внимание.

Приметил, что во дворе бабка цыгана — платок на голове, длинные седые волосы. Старенькая престаренькая. Помимо бабки ещё какие то бабы трутся — помогают накрывать стол. Эти моложе, в среднем от двенадцати до пятидесяти лет.

Внутри шумно, суетно, поэтому Пельменя никто не приметил.

Ну ничего удивительного, как и положено настоящим цыганам, тут их целый дом. И женщины на хозяйстве.

Во дворе бегали малолетки — чёрные как смоль, в одним трусах. Совсем карапузы дошкольники.

На столу посередине двора — скатерть.

Ждут гостей походу, ну или решили пожрать табором, может традиции такие, кто ж их разберёт.

При бабах сам Васька — как и положено мужику, он ни хера не делает по хозяйству — расселся в кресле, ноги задрал. Пельмень приметил его не сразу.

Важный весь. Со стороны вовсе выглядит как павлин на показе мод.

Пока бабы по двору шастают, Васька жрет тыквенные семечки и в кур школками кидается.