Наутро 21 ноября Ксавье проснулся от стука в дверь. Так по утрам его будила хозяйка.

Как всегда, подавая ему кофейник с душистым горячим кофе, она считала нужным сообщать ему все «новости». Обычно это бывали сведения о погоде. То она радовала его, что ветер улёгся и можно не укутывать шею в кашне, то, наоборот, предупреждала, что предвидится буря.

Сегодня же её сообщение носило совсем иной характер.

— В городе неспокойно, господин Ксавье. Все ткачи вышли на площадь в Круа-Русс…

Ксавье вскочил с постели, сна как не бывало.

Глава тридцать третья

Восставший Лион

Новый тариф был не очень выгоден для лионских ткачей. Ничего удивительного в этом не было: ведь в его составлении участвовало значительно больше представителей от хозяев, чем от рабочих. Но даже в таком виде он пришёлся не по вкусу многим хозяевам.

И, хотя прошло уже около двух недель, новый тариф не вводили в жизнь.

Тогда в понедельник, 21 ноября, ткачи с раннего утра собрались на площади в Круа-Русс.

Во главе их был Анри Менье, которого выбрали старшиной. Ткачи всё ещё не помышляли о том, чтобы силой утвердить свои права. Они хотели только, чтобы ни в одной мастерской не приступали к работе до тех пор, пока не будет введён новый тариф. Вот рабочие и собрались, чтобы выделить делегатов для проверки, как выполняется их требование.

Неожиданно навстречу ткачам показался отряд солдат. Сделав знак рукой, офицер приказал:

— А ну-ка, раз-два! Выметем отсюда этих каналий!

Гнев охватил рабочих.

— А ну-ка, кто кого! — крикнул в ответ Анри.

И ткачи бросились на солдат. Одних они обезоружили, другие отступили сами.

На шум свалки подбежали ещё рабочие. И тут же решили — всё ещё не прибегая к вооружённому сопротивлению — провести мирную манифестацию уже в самом Лионе, на площади префектуры.

Но Бувье-Дюмолар распорядился, чтобы посредине спуска Гран-Кот — дороги, ведущей из города в рабочее предместье, — манифестантов встретил легион гренадер. Первыми же выстрелами было убито несколько человек.

Возмущённые участники мирной манифестации бросились к своим домам в Круа-Русс. Но лишь затем, чтобы через несколько минут вернуться вооружёнными. Кто прихватил дубину, кто лопату; пошли в ход вилы, камни, заступы, палки. Лишь у немногих в руках оказались ружья, сабли и пики.

— К оружию! Наших братьев убивают!

Этот возглас смешался с рыданиями жён убитых.

— Баррикады! Скорей построим баррикады!

Это крикнул Анри. Через плечо у него висело ружьё.

Женщины и дети вместе с рабочими начали строить баррикады. Узкие улицы посёлка были для этого очень удобны. К баррикадам подкатили две пушки, которые без боя отдали национальные гвардейцы из стоявшего в Круа-Русс отряда.

Национальных гвардейцев в то время набирали из разных слоёв населения. Часть из них вышли из числа тех же лионских тружеников и не позабыли ещё об июльских днях, которые возродили Национальную гвардию. Другая часть — из семей фабрикантов — защищала интересы богатых и, не колеблясь, становилась на их сторону в решительные минуты.

Вооружённые ткачи двинулись в город. Впереди шёл барабанщик. На чёрном полотнище кто-то вывел слова: «ЖИТЬ, РАБОТАЯ, ИЛИ УМЕРЕТЬ, СРАЖАЯСЬ!»

Кому доверить знамя? Его понесёт кто-нибудь из подростков, решило большинство. Пусть фабриканты видят, что мы боремся и за права наших детей, которые работают бок о бок с нами. Пусть они видят, что мы доведены до отчаяния, что мы хотим работы, но в бой идём потому, что нас к этому вынудила жестокость хозяев!

Теофиль дёрнул отца за полу куртки.

— Я понесу знамя! — Была и мужская решимость, и детский задор в голосе Теофиля.