Несмотря на то что Анри было не до разговоров, он перехватил взгляд Ксавье и понял, что тот потрясён цветом знамени.

— Пусть этот чёрный цвет напоминает о том, что ткачи доведены до отчаяния, — пояснил он.

Линейные войска всё время получали подкрепление, но рабочие, хотя и потеряли много своих, продолжали борьбу.

Известие о том, что рабочие из далёких пригородов Бротто, Ля-Гийотьер и Сен-Жюст вышли на соединение с лионскими инсургентами, влило бодрость в отряды восставших.

Главнокомандующий правительственными войсками генерал Рогэ, желая воспрепятствовать соединению рабочих отрядов, двинул батарею на мост Сен-Клэр. Прозвучала команда обстреливать предместье Бротто артиллерийским огнём.

Между тем рабочие успешно отбивали все атаки и снова начали сами наступать. Видя это, Бувье-Дюмолар счёл за благо начать действовать. Так как его охраняли не очень бдительно, он вышел из дома Ива и тут же у ворот, при свете факелов, обратился с речью к ткачам и хозяевам мастерских, столпившимся на улице:

— Славные мои рабочие! Я ваш отец, дайте мне свободу, и если только генерал Рогэ не прекратит своих бесчинств, я поведу вас против него!

Получив обещание Дюмолара усмирить Рогэ, прекратить ненужное кровопролитие и добиться от фабрикантов соблюдения тарифа, ткачи ему поверили и освободили его. Мало того, под конвоем добровольцев префекта отвели в центр города. Предварительно Дюмолар обещал в виде выкупа за свою свободу дать рабочим боеприпасы. Но своего обещания, конечно, не выполнил.

А бои меж тем не прекращались. Враждебные рабочим национальные гвардейцы, видя успех восставших, прекратили сопротивление и беспрекословно отдали своё оружие. Линейные войска начали отступать: солдаты Рогэ всюду натыкались на баррикады, преграждавшие узкие лионские улицы.

Постепенно хозяевами всех улиц, ведущих от квартала Терро и Круа-Русс, стали рабочие. У властей оставался лишь небольшой прямоугольник между набережными, где они сконцентрировали свои военные силы.

Восставшие заняли все главные жизненные центры города: Ратушу, арсенал, пороховые склады, почту.

Лионские рабочие были неопытны и не догадались перехватить донесение, которое главный прокурор Дюплан послал из Лиона министру юстиции в Париж. Дюплан просил помощи из Парижа и указаний, как себя вести бывшим лионским властям. Тут же он делился своим недоумением: «Повсюду контрасты, население голодает, но не грабит. Личность и собственность уважаются».

В самом деле, захватив правобережный район Соны и территорию, где находился Монетный двор, на улице Шарите, рабочие не тронули находившихся там денег, хотя директор двора сообщил им, что у него имеется золотой запас в сто пятьдесят тысяч франков.

Для того чтобы сбрасывать черепицу и камни на головы солдат линейных войск, восставшие проникали через квартиры горожан на крыши. Но в самый разгар боёв восставшие не только не взяли из квартир «ни булавки», но, по словам очевидцев, стеснялись просить воды, чтобы напиться, хотя их мучила жажда.

«Мы не воры, — заявил руководитель отряда, занявшего квартиру богатого купца на улице Бассвиль, — мы боремся за то, чтобы соблюдали тариф!»

Получив донесение из Лиона, парижские власти были озадачены. Как могло случиться, что второй по значению город Франции оказался в руках восставших? Меры были приняты немедленно. Пятого декабря маршал Сульт во главе парижских войск под треск барабанов вступил в Лион. Растерявшиеся лионцы, не подготовленные к новой встрече с сильным правительственным войском, уже не сопротивлялись. Репрессии последовали незамедлительно. Более десяти тысяч человек высланы из Лиона и его окрестностей, Национальная гвардия распущена. Тарифы, стоившие столько рабочей крови, аннулированы. В Круа-Русс оставлен сильный гарнизон, которому вменено в обязанность не спускать глаз с мятежного города.