Когда Бетани выкатила тележку, на парковке было почти пусто. Ночь стояла звездная и жаркая. Рейчел на своем сиденье в тележке играла с ней в прятки, прикрывая ладошками глаза. Разговаривала она еще плохо, но Бетани отлично ее понимала.

— Я тебя вижу, — сказала она, смеясь.

И тут вдруг снова ее охватило то же чувство. Она оглянулась. Никого рядом не было, но на этот раз она точно знала, что не ошиблась. Она подкатила тележку к машине, отперла дверцы и усадила Рейчел в детское кресло. Дышать стало трудно, уши горели. Она открыла багажник и бросила туда пакеты. Ощущение, будто ее накрыла какая-то тень, не исчезало. Она быстро шмыгнула за руль и заперла все дверцы.

— Уа-уа, — заплакала Рейчел, требуя, чтобы ей немедленно дали рогалик из мороженого теста.

— Получишь дома, — сказала ей Бетани.

Руки у нее тряслись, когда она сдавала назад, выезжая со стоянки. Это было глупо — бояться парковки, куда она приезжала много раз. Она двинулась к выезду и притормозила позади легкового пикапа, поджидавшего, когда сменится красный. За рулем сидел человек на вид лет семидесяти пяти или восьмидесяти. В зеркальце заднего вида Бетани посмотрела на дочь. Рейчел все еще всхлипывала в надежде выпросить рогалик.

— Ку-ку, — пропела Бетани и тут увидела, как с парковки следом за ней выруливает автомобиль с выключенными фарами.

По спине ледяной струйкой пополз холодок. Свет был все еще красный, старик в пикапе, где у заднего ветрового стекла горой лежали пакеты, покачивал головой. Бетани бросило в жар, блузка сразу прилипла от пота.

Ей было не видно лица того, кто сидит в машине, не видно было даже, какая это машина, но она решила бежать. Она резко вывернула руль и до упора нажала на газ, так что «форд», подпрыгнув, перескочил тротуар и вылетел на дорогу. В багажнике дюжина яиц превратилась в яичницу. Рейчел заплакала.

— Не плачь, — попросила Бетани. — Пожалуйста, не плачь.

Машина мчалась в центр Хартфорд-Бич. Она услышала, как на парковке от трения зашипели об асфальт шины, но ее теперь было не догнать. Она гнала несколько часов кряду — сначала до Майами, а потом вернулась обратно в Верити. Дочь ее спала, пристегнутая в детском креслице, и только на рассвете, когда Бетани остановила машину на своем обычном месте возле дома и достала Рейчел, она с облегчением вздохнула. Девочка была в безопасности, а больше ее ничего не волновало. О чем она в тот момент не подумала (даже не пришло в голову), так это о том, что засекли ее вовсе не в супермаркете в Хартфорд-Бич. За ней просто следили от самого дома. И всю ночь, пока она гоняла туда-сюда по автострадам, человек, которого наняли, чтобы ее разыскать, ждал ее на парковке возле дома номер 27 по Лонгбоут-стрит, и заплатили ему за это так хорошо, что ждать он готов был сколько угодно. По крайней мере, до позднего вечера.

Когда в парикмахерской под названием «Стрижки-завивки» срезали позеленевшие кончики обесцвеченных волос и привели прическу в порядок, Люси Роузен стала выглядеть лет на восемнадцать. Разумеется, если смотреть издалека и при правильном освещении — например, поздно вечером после заката, когда начинает темнеть. Фигурка у Люси до сих пор такая, что джинсы, купленные до рождения Кейта, ей все еще впору, и в винном магазине на обзорной площадке у нее дважды спрашивали удостоверение личности, хотя она далеко не девочка, о чем ей недавно напомнило приглашение на встречу выпускников по случаю двадцатилетия выпуска, которое ей переслал ее бывший муж Эван. Приглашение стоит у нее на ночном столике между пачкой бумажных носовых платков и кремом для рук. Теперь, когда Люси ложится в постель, она видит уголок открытки с ответом на это приглашение, которую она так и не отправила, и испытывает неловкость оттого, что за двадцать лет все должно было утрястись и расставиться по местам, а у нее жизнь будто бы толком и не начиналась.