Я встал, чуть более поспешно, чем следовало, и при этом неловко толкнул стул и опрокинул спрятанную за ним бутыль. Она, правда, не разбилась, однако характерный звук невозможно было спутать ни с чем. На мгновение во взгляде Линды что-то сверкнуло, и не надо было быть ясновидящим, чтобы понять, о чем она в тот момент думает. Я же сделал вид, что ничего не слышу, и шагнул к ней навстречу, протягивая руку, которую предварительно вытер о джинсы. Лина взяла мою ладонь и крепко пожала.

— Рада тебя видеть, — соврала она.

— Я тоже, — в свою очередь абсолютно искренне ответил я.

— Прости, что я вот так, как снег на голову, — сказала она и отпустила мою руку. — Но ты не подходил к телефону, и я, честно говоря, стала уже волноваться.

— К телефону? — Я рассеянно взглянул на дом. Внезапно вспомнил, что спьяну с корнем вырвал провод из розетки. С тех пор прошло уже несколько месяцев. — Ах да, он сломался.

Лина кивнула в сторону садового стула:

— Я присяду?

— Конечно. — Я засуетился, протирая еще одно из пластиковых кресел. — Что-нибудь выпьешь?

— Я за рулем, — ответила она. — Может, стаканчик воды.

Я поспешил в дом и прошел на кухню. Раковина была забита немытой посудой, до которой у меня уже несколько дней не доходили руки. Чистых стаканов больше не оставалось. Я выбрал один из кучи грязных, сполоснул его горячей водой и протер бумажным полотенцем. Дожидаясь, пока струя воды из-под крана станет похолодней, достал из холодильника бутылку вермута и хлебнул прямо из горлышка. Вкус его заставил меня недовольно поморщиться.

Когда я вернулся в сад, Лина стояла на террасе спиной ко мне, как будто балансируя на самом краешке узкого порога. По ее фигуре ни за что нельзя было бы предположить, что она — мать двоих детей. Жена была стройной, с узкими бедрами и все той же прямой осанкой, которая мне в ней всегда так нравилась.

— Траву следовало бы подстричь, — сказала Лина, возвращая меня к реальности.

Я пожал плечами:

— Может, мне больше по вкусу естественный газон.

Лина рассмеялась и взяла принесенный мной стакан. Я мысленно проклинал себя за то, что не дал воде как следует течь. Лина наверняка заметила, что стакан только что вымыт, и, вероятно, догадалась, почему. Пока она пила воду, я сделал глоток виски. Мы уселись, каждый на свой стул.

— Я волновалась за тебя, Франк.

Я махнул рукой:

— Не стоило. Я же тебе сказал: телефон сломался.

— Я не об этом. — Лина серьезно посмотрела мне прямо в глаза. — Я прочла твою книгу.

Отвернувшись, я снова отхлебнул виски:

— Ну и?..

— Мне показалось, что я тебя не узнаю, Франк. — Она медленно покачала головой. — Вся эта злоба… Мне стало страшно.

— Успокойся, — сказал я. — Это всего-навсего книга.

— Раньше работа никогда не была для тебя «всего-навсего книгой».

Я ощутил внутри медленно поднимающуюся волну раздражения. На смену восхищению Линой пришла подозрительность. Что ей здесь нужно? Почему она явилась ко мне со всеми этими упреками? Какое ей, в конце концов, дело до того, как я пишу, что делаю и подстригаю траву или нет?!

— А может, я поумнел.

— Правда?

Она, как всегда, была в своем репертуаре: задавала вроде бы элементарные вопросы, ответ на которые было не так-то просто найти. Однако даже не эти вопросы действовали мне на нервы. Я чувствовал себя застигнутым врасплох. Сначала она появляется здесь без предупреждения, я вынужден принимать ее небритым и неопрятно одетым в доме, который не убирал уже несколько месяцев.