— Есть ли у войск, сосредоточенных в Куфьюнджике, пушки?

— Нет.

— Если задуман поход по равнине, то, разумеется, берут с собой пушки. Отряд, не имеющий при себе артиллерии, явно направляется в горы.

— Тогда мои разведчики что-то напутали. Значит, люди, которые скрываются в развалинах, не против бедуинов, а против Амадии.

— Они должны выступить уже послезавтра! Тогда они прибудут сюда как раз в день вашего великого праздника!

— Эмир, что же делать? — Он произнес это очень испуганным тоном.

Я продолжал:

— Заметь, что ни с юга, ни с севера долина Шейх-Ади для войск недоступна. Пройти можно только с востока или с запада. На западе, под Мосулом, в десяти часах пути отсюда, собирается тысяча человек, а на востоке, в двенадцати часах пути, в Амадии, соединяются еще пятьсот. Долина Шейх-Ади будет заблокирована, и оттуда не будет выхода.

— Господин, это лишь предположение?

— Ты и в самом деле веришь, что пятисот человек достаточно для вторжения в область курдов-бервари, в Бохтан, Тияри, Хал, Хакяри, Кариту, Тура-Гару, Баз и Ширван? Тамошние курды смогли бы уже на третий день выставить против врага шесть тысяч бойцов.

— Ты прав, эмир. Войска нацелены на нас!

— Теперь, когда ты поверил в мое предположение, то я могу еще добавить, что мне известно из собственных уст губернатора, что он хочет напасть на вас в Шейх-Ади.

— В самом деле?

— Слушай!

Я передал ему ту часть моей беседы с губернатором, которая позволила мне сделать свои заключения. Когда я окончил, он поднялся и несколько раз прошелся по комнате. Потом он подал мне руку.

— Благодарю тебя, ты спас нас всех! Если бы неожиданно напали пятнадцать сотен солдат, мы бы погибли. Теперь я буду готов их встретить, если они действительно придут. Губернатор умышленно усыпил нашу бдительность, чтобы завлечь паломников в Шейх-Ади. Он очень хитро задумал, однако не учел, что мыши, которых он хотел поймать, столь многочисленны, что смогут разорвать кошку. Окажи мне милость, никому не рассказывай, о чем мы говорили, и позволь мне на несколько минут удалиться.

Он вышел.

— Как он тебе нравится, эмир? — спросил Мохаммед Эмин.

— Так же, как и тебе!

— И это должен быть мард-эш-шайтан, поклонник дьявола? — спросил Халеф. — Я представлял себе езида с пастью волка, глазами тигра и когтями вампира!

— Ты и теперь все еще веришь, что езиды лишат тебя небесного блаженства? — смеясь, спросил я его.

— Подожди, сиди! Я слышал, что дьявол часто принимает очень привлекательный облик, чтобы тем надежнее обмануть верующих.

В этот момент дверь открылась, и вошел человек весьма необычного вида. Одежда его была чисто белой и снежнобелыми были волосы, спадавшие ему на спину длинными кудрявыми прядями. Лет ему было около восьмидесяти; щеки его обвисли, а глаза глубоко запали, но взгляд был смелым и острым, а движения (хотя бы в те мгновения, когда он входил и закрывал дверь) были легкими и проворными.

Иссиня-черная и тяжелая окладистая борода спускалась ниже пояса. Она удивительнейшим образом контрастировала со сверкающим снегом волос на голове. Он поклонился нам и приветствовал полнозвучным голосом:

— Да не погаснет никогда ваше солнце! — А потом добавил: — Вы понимаете по-курдски?

Этот последний вопрос был задан на курдском диалекте курманджи, и, когда я невольно помедлил с ответом, он повторил вопрос на диалекте заза. Оба названных диалекта — самые распространенные в курдском языке, которого я тогда еще не знал. Поэтому я не понимал слова, догадываясь, конечно, об их смысле, и ответил по-турецки:

— Мы тебя не понимаем.