– За что мне на тебя обижаться? Сегодняшний день был просто сказкой.

– Для меня тоже. Но…

Он остановился посреди людского потока и посмотрел мне в глаза:

– Я же не просил, чтобы ты любила меня.

– О любви не просят. Мы пошли дальше.

– Я знаю, ты не раздариваешь любовь направо и налево.

– После смерти Бентона я впервые позволила себе близость с мужчиной. Утром я улетаю.

– Останься еще.

– У меня ведь задание, если помнишь, – сказала я. – Точнее, мне предстоит тайком вернуться на родину с незаконно добытыми вещественными доказательствами, сделать анализы ДНК с мазков, сравнить их с результатами экспертизы неопознанного трупа и установить, что это труп старшего брата убийцы. А полиция тем временем, если повезет, поймает где-нибудь на улице Оборотня, и тот снабдит вас сведениями о картеле Шандонов. До тех пор пострадают всего-то какие-нибудь две-три женщины.

– Не злобствуй, ладно?

– Не злобствовать? Почему же? Меня ведь вызвали сюда, отведя роль пешки в игре, о которой я понятия не имела.

– Жаль, что ты так к этому относишься, – сказал Талли.

Кафе «Рунц» оказалось небольшим тихим заведением. На столах, застеленных скатертями в зеленую клетку, стояли бокалы зеленого стекла и красные лампы. Талли заказал бутылку красного бургундского.

– Попробуй что-нибудь из эльзасских блюд, – посоветовал он, глядя в меню. – Так, а на закуску… салат из сыра «грюйер». Тертый сыр и помидоры на листьях салата. Довольно сытное блюдо.

– Пожалуй, только его и возьму. – Есть я не хотела. Талли вынул из кармана пиджака сигару, прикурил и выпустил дым.

– Если я вернусь в Штаты, у меня будет шанс вновь увидеть тебя? Что, если я переведусь… скажем, в Вашингтон?

– Не надо переворачивать из-за меня свою жизнь. На его глазах выступили слезы, и он отвернулся.

– Прости, – тихо произнесла я. – Джей, ты ведь еще так молод. Когда-нибудь поймешь…

– Я же не виноват, что молод, – запальчиво прервал он меня. На нас начали оглядываться. – Но я не ребенок. Что это было сегодня, Кей? Жалость? Благотворительность?

– Давай не будем обсуждать это здесь.

– Или, может, ты просто использовала меня?

– Я слишком стара для тебя. И не кричи, пожалуйста.

– Старые – моя мама, моя тетя. Старая – глухая вдова, что живет со мной по соседству. И ты становишься похожа на старуху, когда берешь снисходительный тон и ведешь себя как трусиха.

– Меня по-всякому называли, но трусихой – впервые.

– Ты – впечатлительная трусиха. – Он с жадностью осушил бокал, словно пытался загасить бушевавший внутри огонь. – Потому и держалась Бентона. С ним было спокойно.

– Не говори о том, чего не знаешь, – предупредила я и отодвинулась от стола.

– Не уходи, прошу тебя, – тихо сказал Талли, взяв меня за руку.

Я отдернула руку и зашагала к выходу из ресторана. Вслед мне раздался чей-то смешок, сопровождаемый комментарием, смысл которого был ясен без перевода: красивый молодой человек повздорил с увядающей любовницей.

Время близилось к половине десятого. Талли не стал догонять меня. Расстроенная, запыхавшаяся, я остановилась у входа в гостиницу. В Париже у меня оставалось еще одно дело, и я намеревалась заняться им в одиночку. Отчаяние притупило во мне страх – я поймала такси.

– Куда, мадам? – спросил таксист.