|
У матери и у дочери был небольшой доход в несколько сотен фунтов в год. Цифра изгладилась у меня из памяти. Сообщив ей это, я ждал, что она скажет. Она вдруг замолчала, на ее лице и в манерах отразилось самое тяжелое замешательство. – Все равно, – сказала она, овладев наконец собой. – Мне пришлось много вынести. Я иногда забываю… Она старалась закончить фразу, но не смогла и подозвала к себе собаку. Глаза ее были полны слез, и она старалась, лаская Странника, скрыть их от меня. Вообще я не привык заглядывать в души людей, но, мне кажется, я понял Стеллу. Наедине со мною желание довериться мне на минуту взяло верх над ее осторожностью и гордостью, она отчасти стыдилась этого, отчасти же была готова последовать своему влечению. Я колебался недолго. Время, которого я ждал, время доказать ей деликатно с моей стороны, что я всегда был достоин ее, наконец то наступило. – Помните ли вы мой ответ на ваше письмо об отце Бенвеле? – спросил я. – Да, помню, от слова до слова. – Я обещал вам доказать, если вы когда нибудь будете нуждаться во мне, что я достоин вашего доверия. При настоящих обстоятельствах я могу исполнить свое обещание. Подождать, пока вы успокоитесь, или продолжить сейчас? – Говорите сейчас… – Если бы вы выказали хотя бы малейшее колебание в ту минуту, когда ваши друзья хотели увести вас от меня… – начал я. Она содрогнулась. Казалось, в ее памяти возникла фигура моей несчастной жены, встретившей нас на паперти. – Не вспоминайте об этом! – воскликнула она. – Пощадите меня! Я открыл портфель, в котором хранились бумаги, присланные мне пастором из Бельгавена, и положил их на стол перед нею. Я думал, что чем яснее и короче буду говорить, тем лучше будет для нас обоих. – Моя жена умерла после того, как мы расстались в Брюсселе, – сказал я. – Вот копия с медицинского свидетельства о ее смерти. Стелла не пожелала даже взглянуть на него. – Я не вижу толку в подобных вещах, – ответила она чуть слышно. – Что это такое? Она взяла предсмертную исповедь моей жены. – Прочтите, – попросил я. Стелла со страхом взглянула на меня. – Что сообщит мне эта бумага? – спросила она. – Она скажет вам: «Поверив внешним обстоятельствам, вы были несправедливы к человеку, ни в чем не повинному». Произнеся это, я отошел к окну позади нее на противоположном конце комнаты так, чтобы, читая, она не могла видеть меня. Через несколько минут – какими долгими они показались мне! – я услышал, что она пошевелилась. Когда я обернулся, она подбежала ко мне и бросилась на колени передо мной. Я пытался поднять ее и старался уверить, что простил ее. Она схватила меня за руки и закрыла ими свое лицо – они сделались мокрыми от слез. – Мне стыдно смотреть на вас, – сказала она. – О, Бернард, какая я была презренная женщина! Никогда в жизни я не чувствовал себя в таком замешательстве. Я не знаю, что бы сказал или сделал, если б моя старая, милая собака не вывела меня из затруднения. Она также подбежала ко мне, ревнуя меня, и пыталась лизать мои руки, которые Стелла все еще не выпускала. Положив свои лапы мне на плечи, собака старалась втиснуться между нами. Кажется, мне удалось принять спокойный вид, хотя на душе было тревожно. – Не возбуждайте же ревность Странника, – сказал я. Она позволила поднять себя. О, если б она могла поцеловать меня! Но это было невозможно, она поцеловала голову собаки и потом обратилась ко мне. Я не напишу того, что она сказала мне. Пока я жив, мне не забыть этих слов. Я подвел ее к стулу. Письмо пастора из Бельгавена все еще лежало на столе, не прочтенное ею. Оно имело важное значение, так как могло убедить ее в подлинности исповеди. |
