|
В начале одиннадцатого часа, 28 го, она вошла в мою гостиную. Я нашел в ней перемену к худшему, вероятно, вследствие всех неприятностей, перенесенных бедняжкою. Ее черты значительно утратили свое изящество, а цвет лица – нежность. Даже ее костюм – конечно, я не заметил бы этого в другой женщине – показался мне неряшливым и безвкусным. В минуту первого волнения я забыл об охлаждении, существовавшем между нами, и протянул было ей руку, но тотчас же отдернул ее. Ошибся я, предполагая, что она сделала такое же движение, но, подобно мне, не поддалась ему? Она постаралась скрыть свое смущение, если чувствовала его, наклонившись к собаке. – Мне совестно, что вы зимой приехали в Лондон… – начала она. Невозможно было позволить ей принять со мной такой банальный тон. – Я от всего сердца сочувствую вам, – сказал я, – и от всей души желаю быть полезным, если могу. Она в первый раз взглянула на меня. Поверила она мне? Или все еще продолжает сомневаться во мне? Прежде чем я мог решить это, она вынула из кармана письмо, открыла его и подала мне. – Женщины часто преувеличивают свои несчастья, – сказала она. – Думаю, мне не следовало бы злоупотреблять вашим терпением, но хотелось доказать вам, что я не представляю свои неприятности больше, чем они есть. Вы увидите это из слов самого мистера Ромейна. Прочтите это письмо до того места, где страница загнута. Это было прощальное письмо ее мужа. Оно было написано в утонченно вежливых и обдуманных выражениях. Но оно не в состоянии было скрыть от меня жестокого отношения фанатика мужа к жене. Смысл письма был следующий. Ромейн писал, что узнал о браке Стеллы, состоявшемся в Брюсселе и даже после замужества обдуманно скрытом ею. И впоследствии она продолжала скрывать от него это обстоятельство и этим поступком подорвала всякую веру в нее. (Вероятно здесь заключался намек на встречу со мной в Тен Акр Лодже как с незнакомым). Церковь, к которой он теперь принадлежит, предложила ему не только свое божественное утешение в его семейном несчастье, но также и честь служить делу религии в священных рядах ее духовенства. Перед отъездом в Рим он посылал ей последнее прости на сем свете и прощал ей все зло, причиненное ему. Затем он просил позволения сказать еще несколько слов о ней самой. Во первых, он желал бы передать ей положенное. Он предоставлял ей в пожизненное пользование Тен Акр Лодж и приличный доход. Во вторых, он желал, чтобы она не искала мотивов, руководивших им. Каково бы ни было его мнение о ее поведении, он не считал бы этого достаточной причиной для того, чтобы покинуть ее, но, оставив в стороне личные чувства, он вследствие своих религиозных убеждений не видел для себя другого исхода, кроме расторжения брака с нею. Затем он вкратце объяснил свои убеждения и в заключение письма выразил свое намерение следовать им. Здесь страница была загнута, и объяснение было скрыто от меня. Слабая краска разлилась по ее лицу, когда я возвратил ей письмо. – Конец не имеет для вас значения, – сказала она. – Вы знаете от него самого, что он бросил меня, щедро обеспечив. Быть может, это расположит вас в его пользу? Я пытался говорить. Она увидела по моему лицу, как я презирал его, и остановила меня. – Что бы вы ни думали о его образе действия, – продолжала она, – я прошу вас не высказывать этого. После того, как вы прочли письмо, могу ли я узнать ваше мнение о себе самой? В былые дни… Бедняжка остановилась в явном замешательстве и отчаянии. – Зачем вспоминать об этом времени? – решился я спросить. – Это необходимо. В былое время, вам это известно, моя будущность и будущность моей матери были обеспечены завещанием моего отца. Вы знаете, что у нас было приличное состояние. Я слышал об этом после венчания, когда составляли брачный контракт. |
