|
– Расскажите мне все! – попросила она. Я не совсем охотно исполнил ее просьбу. – Разве в рассказе есть что нибудь такое, что мне не следовало бы слышать? Это принудило меня говорить прямо. – Повторяя рассказ пастора, мне придется говорить о жене, – сказал я. Она взяла мою руку. – Вы пожалели и простили ее, – ответила она. – Говорите же о ней и ради Бога не думайте, что мое сердце жестче вашего. Я поцеловал руку, которую она подала мне, – это ведь мог сделать и «брат». – Началось с того, что мальчик из благодарности привязался к моей жене. В тот день, когда она диктовала свою исповедь пастору, он ни за что не хотел отойти от ее постели. Так как он совсем не знал по английски, то, казалось, не было необходимости препятствовать ему. Когда пастор начал писать, мальчик стал вдруг задавать разные вопросы и надоедал ими пастору. Чтобы угомонить его, моя жена сказала, что диктует свое завещание. Из того, что ему приходилось слышать прежде, он вывел заключение: с завещанием всегда связаны денежные дары, поэтому он удовлетворился объяснением и замолчал. – Пастор понял это? – спросила Стелла. – Да. Подобно многим англичанам его положения, он, хотя и не говорил по французски, но мог читать на этом языке и понимал его в разговоре. После смерти моей жены пастор поместил мальчика на несколько дней под надзор своей экономки. Эта женщина провела в молодости несколько лет на Мартинике и поэтому была в состоянии разговаривать с мальчиком на его родном языке. Когда он исчез, только она одна была в состоянии пролить слабый свет на похищение бумаг. В первый день, когда он поселился в доме пастора, экономка застала его у замочной скважины двери в кабинет. Он, вероятно, видел, куда положили исповедь, и цвет старинной синей бумаги, на которой она была написана, дал ему возможность узнать ее. На следующее утро в отсутствие пастора он принес рукопись экономке и просил перевести ее на французский язык, чтобы он мог знать, сколько денег ему отказано «в завещании». Она сделала ему строгий выговор, велела положить бумаги обратно в ящик, откуда он их взял, и пригрозила рассказать пастору, если он еще раз вздумает взять их. Он обещался не делать этого, и добродушная женщина поверила ему. Вечером бумаги были запечатаны и спрятаны под ключ, утром же оказалось, что замок сломан, бумаги и мальчик исчезли. – Как вы думаете, показывал он еще кому нибудь исповедь? – спросила Стелла. – Я случайно узнала, что он скрывал ее от матери. – После выговора экономки, – продолжал я, – он едва ли стал бы показывать бумаги кому нибудь. Очень вероятно, что он собирался выучиться английскому языку, чтобы самому прочесть их. На этом разговор прекратился. Мы помолчали минуту. Она задумалась, а я смотрел на нее. Вдруг она подняла голову, и ее серьезные глаза остановились на мне. – Это очень странно! – сказала она. – Что странно? – Я думала о Лорингах. Они мне также советовали не доверяться вам и молчать о случившемся в Брюсселе. И они отчасти виноваты в том, что мой муж бросил меня. Он в первый раз встретился с отцом Бенвелем у них в доме. Она снова склонила голову и последующие затем слова произнесла шепотом: – Я еще молода! Боже мой, что ждет меня в будущем! Этот мрачный взгляд опечалил меня. Я напомнил, что у нее есть близкие и преданные друзья. – Никого у меня нет, кроме вас, – ответила она. – Вы не виделись с леди Лоринг? – спросил я. – Я получила от нее и ее мужа весьма любезное письмо: они приглашали меня поселиться у них. Я не имею права упрекать их – намерения у них были хорошие, но после случившегося я не могу вернуться к ним. – Мне грустно слышать это, – сказал я. |
