Изменить размер шрифта - +
Потом смигнул набежавшие слезы. Именно этот холодный взгляд он видел на фотографиях, когда отец счел, что он уже достаточно взрослый, чтобы нормально ко всему отнестись, — с этих фотографий Эллиот снял копии. Что ж это за мир, такой, подумал он, в котором мать оставляет собственного сына? Порою, когда ему бывало совсем худо, он успокаивал себя мыслями о том, что было бы, если бы его родители поменялись местами, если бы умерла не мать, а отец?

Он спрыгнул со сцены.

Ну почему ему дали именно «Долгий дневной путь к ночи»? Господи, он знал, что не вытянет эту роль, в глубине души он чувствовал, что боится этой роли, что она приводит его в трепет и отчаяние.

Он увидел Нэнси, одну из своих соучениц. Она была одна. Вот теперь, подумал Эллиот, самое время.

— Привет, Нэнси, — сказал он как можно спокойнее. — Ты куда-нибудь сегодня идешь?

Она взглянула на него. У нее были длинные темные волосы, зеленые глаза и великолепная белая кожа ирландки. Она мило улыбнулась:

— Нет, Эллиот.

— Так почему бы нам не сходить в кино?

Нэнси немного поразмыслила и ответила:

— Что ж... Вообще-то я собиралась заняться сегодня ногтями. — Она глянула на руки, потом снова на него. Улыбка не сходила с ее белого лица: — Пожалуй, я все-таки лучше займусь маникюром.

Откуда-то из темноты раздался громкий смех, и Эллиот понял, что над ним издеваются.

— Черт! — рявкнул он, — когда Нэнси скрылась в тень. Он дрожал от бессильной ярости. Вот если бы он мог придумать какую-нибудь колкую фразочку ей в ответ! Но на ум ничего не приходило, и он стукнул себя кулаком по лбу.

— Сколько злости!

Он повернулся, замигал от яркого света, заливающего сцену.

В темноте рядом кто-то зашевелился.

— Пришел посмотреть, чем ты занимаешься, — Киеу улыбнулся. — Я хотел лично убедиться в важности того дела, которое отвлекло тебя от завершения задания.

— Не беспокойся, — резко ответил Эллиот. — Я сделал все, что надо было.

Киеу равнодушно огляделся.

— И ты оставил работу в «Метрониксе» ради вот этого? — он покачал головой.

— Я ненавидел эту работу, — возразил Эллиот, — и ты знаешь, почему. А играю я на сцене потому, что люблю театр.

— Но играешь ты плохо, — спокойным тоном констатировал Киеу.

— Ты — ублюдок, и ты об этом знаешь.

— Я всего лишь сказал правду, — Киеу не понимал, почему такое возмущение. — Я бы никогда не солгал тебе, Эллиот.

— Ну-ну, — прорычал Эллиот. — И ты совершенно не заинтересован в том, чтобы вытащить меня отсюда. Скажешь, что это тоже правда?

Киеу покачал головой:

— Конечно же, нет. Ты сам хорошо знаешь. Но факт и то, что за полгода работы в «Метрониксе» ты проявил истинные способности к делу. Ты бы и сам смог это понять, если бы не помешали твои, гм, личные пристрастия. Ты знаешь, — тихо произнес Киеу, — что оставаясь там, ты мог бы иметь все. Деньги. Власть. Все. Но тебе казалось, что это не твое, что тебя принуждают этим заниматься. — Он шагнул поближе к Эллиоту. — Возьмем, к примеру, твои задания. Тебе известны некоторые части большого целого. Порою, Эллиот, это меня беспокоит. Меня тревожит жизнь, которую ты ведешь. В ней нет достоинства, нет чести. А ведь тебе доверили информацию, которая носит, скажем, взрывоопасный характер.

Киеу заглянул в темные глаза Эллиота.

— Позволь мне задать тебе один вопрос. Расскажешь ли ты кому-либо об «Ангке»?

— Нет, — быстро ответил Эллиот.

Быстрый переход