Не стихало гетто, не могло стихнуть, не хотело.

Новолипки, бункер дома 40. На предложение сдаться боевики, имея лишь три револьвера, долго отвечали стрельбой; кончились патроны, и бойцы - кто успел - приняли цианистый калий; тридцатишестилетняя Елена Стерлинг до того, как немцы ее застрелили, успела полоснуть одного из них нагайкой по лицу.

Лешно, дом 74. Фашисты затопили бункер водой; боевики сменили позицию и дрались до конца; Галина Рохман погибла, своим телом закрыв активистку Розу Розенфельд; командир Лев Рудницкий, уже оставшись один среди трупов товарищей, уже полумертвый от ран, бился с многочисленными врагами, пока дышал.

Лешно 76 и 78 - мастерские Шульца. Усиленные отряды СС и армии не управились с бункерами - пришлось вызвать самолеты, но и после бомбежки сопротивление продолжалось еще сутки.

Улица Ниская - ее Струп завоевывал лично, во главе 320 солдат. Евреи упорно предпочитали смерть плену. По словам Струпа “с проклятиями и бранью в адрес Германии, фюрера и немецких солдат выбрасывались они из горящих окон и с балконов”.

Мурановская площадь. Группа повстанцев, вооруженная лучше других, пробилась на “арийскую” сторону и объединилась с подоспевшими польскими патриотами. Сто двадцать бойцов с тремя винтовками, двенадцатью револьверами, сотней гранат и даже с пулеметом грозили выплеском восстания за стены гетто, и Струп немедленно уничтожил заразу. В бою с немцами двадцать четыре человека погибли, часть попала в плен, часть сумела разбежаться. Но не раз еще искры еврейского бунта вспыхнут на улицах Варшавы: то “пятерки” БОЕ по ночам покоряют стену, чтобы снаружи гетто прикончить фашистский патруль, то еврей, выловленный в толпе варшавян, отстреливается такого прежде, до восстания, не бывало.

28 апреля с территории немецких фабрик на Лешно, нестихаемо горящей несколько суток, польские коммунисты по согласованию с местным командованием БОЕ вывели в город сорок повстанцев. Они в муках одолели залитую водой канализацию, после чего двое, Регина Фюден и Соломон Барчинский, вызвались вернуться за оставшимися в гетто товарищами. Они канули под землю и пропали навсегда. Боевик Леа Корн тоже пошла обратно в пылающее гетто, чтобы спасти семерых раненых.

Струп, разъярясь утечкой повстанцев, приказал взорвать обнаруженные выходы из гетто и несколько канализационных отсеков. Следующую эвакуируемую группу боевиков у выхода из канала уже ждали немцы. Схватка, стрельба, последний патрон, последний труп...

Так, за днями дни, набралось двенадцать суток, а восстание продолжалось и штаб командовал, хотя связь между пунктами боев ослабела, и бункеры организованно оборонялись, и на улицах, днем немецких, ночами властвовала БОЕ.

30 апреля повстанцы, среди которых отличились Вайншток, Гольдштейн и Ламберт, подожгли немецкие военные склады. Почуять бы нам в том пламени предвкушение костра, которым ровно два года спустя возгорится труп издохшего фюрера!

Праздник - да не нам.

Нам - Красный Первомай, день всемирного братства тружеников. Пойдем, мой слушатель, я покажу наше Первое мая.

Спустимся в бункер к боевикам, они ночью начали отмечать праздник, атакуя гитлеровские патрули. Сейчас у них торжественное собрание. Смотри, как забавно они принарядили свои лохмотья цветами из красных тряпок, у маленького Пини, утонувшего в трофейном кителе, красный лоскут на груди соседствует со значками СС - смешно, да? Только некогда смеяться, надо успеть выловить в радиоприемнике московскую передачу,

а потом выслушать доклад Шахно Файнгольда. “Наша борьба несомненно будет иметь огромное историческое значение не только для еврейского народа”, - скажет нам старый коммунист, после чего мы споем “Интернационал” и привычные слова “это есть наш последний и решительный бой” откроют здесь тебе свой точный смысл.

Чем завершить наше гуляние? Конечно, боем.