|
..
Огляделась. Каменная бездыханность разрухи, бельмо пустого неба, сумерки, звенящая тишина. И - скрежет шагов. Они шли от улицы Заменгофа. Каски, высокие сапоги, немецкие мундиры. Я замерла: авось, минуют... Или мимоходом пальнут в труп? А почему они без автоматов? Еще хуже: не убьют, мучать будут... Они подходили, высокие на фоне неба, молодые. Говор... По-еврейски! И я увидела за поясом у одного револьвер, у другого гранату, нашу, самодельную! Я взмахнула рукой. Шолом (привет), ребята! Воюем? Да, сказали они, охотимся за немецкими патрулями, открытым боям конец, но мести нет конца, ночи - наши. Наутро семнадцатого мая польская полиция доносила: “Еврейские отряды выползают из-под земли и внезапно атакуют немцев”. Пришлось эсэсовцам (суток не протекло!) вернуться в гетто. Вместе с полицией навалились: перекрыли все возможные источники питья, обнаруженные запасы воды отравили, продукты обливали мазутом. Чтобы тем, кто выглянет наверх, - только дымный воздух да крематорий, его здесь же наскоро соорудили. Все предусмотрели, кругом - смерть. И - 20 мая, рапорт полиции: “В гетто стрельба днем и ночью... сильные взрывы...”. 22-24 мая рапорт полиции за три дня: “Немецкие жандармы и СС несут кровавые потери и число погибших немцев очень велико”. 27 мая, польская подпольная газета “Новый день”: “Группа боевиков застрелила двух офицеров”. 28 мая, подпольная “Голос Варшавы”: “Несмотря на шестинедельный штурм с использованием всех видов оружия, несмотря на то, что сожжен целый район, несмотря на применение газов горстку защитников сломить не удалось. В отдельных пунктах борьба разгорелась заново”. 31 мая, доклад шефа безопасности Крюгера на совещании у Франка: “В Варшаве евреи продолжают нападения и убийства”. 1 июня, полиция: “Положение в гетто по-видимому ухудшилось” (накануне боевики среди бела дня атаковали немецкий конвой, ведущий на расстрел узников тюрьмы Павьяк; это вынудило немцев ввести в гетто броневики). 8 июня, “Голос Варшавы”, статья “Гетто борется”: “Горстка защитников еще действует”. 15 июня, информация разведки АК: “До сих пор на территории гетто находится значительное количество евреев, вооруженных и готовых защищаться”. 28 июня, немка из Варшавы жалуется полицейскому начальству в Берлине: “СС обещало очистить гетто за 3-4 дня, а между тем бои длятся уже 5 недель”. Обидная для СС жалоба - так старались!
Жаловаться следовало на евреев. На тех, в бункере дома 44 на Милой, их выдал предатель и, уложив его первой пулей, они потом стреляли в немцев, пока те не пустили в бункер газы. На группу Шимона Кауфмана, которая 19 мая дала немцам последний на Милой бой. На Захарию Артштейна, Исаака Блауштейна и Иосифа Фарбера (адъютанта Анелевича), собравших после 10 мая остатки разных повстанческих групп. Они держались в подвалах до конца мая, когда доносчики привели немцев. Боевики дрались недолго, но яростно, некоторые спаслись и позднее уничтожили предателей. Группа Артштейна, стремясь вырваться, добралась в начале июня до границы гетто, где в развалинах дома наткнулась на немцев. Артштейн, бесстрашный и умелый, по испытанному способу оставил часть группы биться в сожженном остове дома, а остальных повел в тыл нападавшим. Но голод отнял силы у боевиков: брошенные гранаты падали слишком близко. Все же полиция потеряла троих и отступила. У Артштейна полегли пятеро. Кажется, и сам он погиб в первых числах июня. Жаловаться следовало на боевые группы портных, маляров, парикмахеров, пекарей, на сто пятьдесят евреев в большом подземелье на Лешно, которые в середине июня отбивались от украинских и латышских пулеметов, на группы рабочего Гершберга и инженера Даниэля Мошковича, на боевиков грузчика “Моше-большевика”, державшихся в районе Мурановской площади до пятого июня, когда большинство их пало в стычке с полицией. |
