А у нас с ним — столько темы для разговоров, что я подозревал его в тайном желании оставить суть вещей таковой, какова она есть — лишь бы только я спускался к нему каждый вечер и трепался за чашкой контрабандного кофе.
— Впрочем, чему бывать, того не миновать, — заключил он уже тихим голосом. — Возвращайтесь побыстрее, Викентий, и не рискуйте напрасно, я бы не доверял никому, даже маленьким зеленым человечкам.
Я не спросил, почему. И так все было ясно, потому что, во-первых, в нем заговорила совесть правозащитника, а во-вторых, в человеческом сознании маленькие зеленые человечки ассоциировались с врагом — 'первая странная война' 60-го, 'вторая странная война' 74-го, в которых они себя проявили. Или не проявили? Вопрос до сих пор остался открытым. Откуда же тогда новые технологии, использующиеся при освоении Марса? Под давлением общественности правительство провело расследование, но ничего не рассекретило. Нам остались одни слезы по поводу домыслов.
Потом сверху меня позвали к телефону, и я поговорил с Лавровой.
— Я хочу сегодня у тебя переночевать…
— Хорошо, — согласился я, пытаясь скрыть раздражение от разговора с Ароном Самуиловичем. — У меня сегодня еще много дел. — Но ты можешь подождать меня у телевизора.
Чего вы хотите от женщины? Покорности, конечно. Теплой, уютной постели. У нас с Лавровой все было не так. Слишком много случайностей, которые невозможно было предугадать. Может быть, она мне этим и нравилась?
— А ты? — ревниво спросила она. — Ты куда лыжи навострил? Ты что заигрываешь со мной?
— Я не заигрываю, — ответил. — Я только пытаюсь быть вежливым.
Может, у нее начались месячные? — подумал я.
— Если бы ты со мной заигрывал, ты бы стал ругать правительство и колонии. А ты всего лишь говоришь, что улетаешь в командировку.
— Странно, я не говорил, что улетаю, — пролепетал я. — Или говорил?
Обычно я с женщинами не общаюсь на служебные темы. Что может быть тоскливее фраз: 'Сегодня я накропал три статьи о марсианских переселенцах'.
Но она была непреклонна.
— У меня есть, с кем провести вечер. Но я хочу провести его с тобой, а ты неуважительно относишься ко мне! — И бросила трубку.
Так прошел рабочий день. Мы съездили с Лехой на Кировский, чтобы осветить вялотекущую забастовку портовиков, которым год не платили зарплату, потом смотались в Охту, где бузили безработные и хлысты, а часов в пять я решил пойти выпить пива. Выбор был небольшой: или к 'Юрану' на Биржевой, или в 'Пятиярви' (где еще работали кондиционеры и зал был обставлен в стиле фильма 'Замерзшие': столики и стулья из материала, имитирующего плотный снег, а водку подавали в рюмках из натурального льда) на Замковой улице, которая была расчищена какими-то бесшабашным предпринимателем от дернистого луговика и акаций. Впрочем, чтобы добраться туда короткой дорогой, надо было пройти через заброшенные кварталы вдоль канала по тропинкам среди зарослей колючих растений, названия которых я до сих пор не знаю, где вы рискуете не только быть укушенным какой-нибудь тварью (в шортах туда лучше не соваться), но и попасть под град кирпичей разрушающихся зданий. Не в этом ли цель правительства, часто задавал себе я вопрос, все развалить, а потом прибрать к нечистым рукам? Последнее время в связи с этой темой все чаще всплывало название корпорации 'Топик'. И я бежал от этой мысли, как от чумы. Если же идти по Невскому, то мне грозила смерть от жажды, потому что это был самый длинный путь. Я пошел к 'Юрану'. С одной стороны вровень с берегами стремительно неслась Нева, с другой — возвышались позеленевшие колонны Биржи, с правого берега доносилась 'черная' музыка и старый, добрый 'хип-хоп'. |