Слова неразличимы, они приглушены, просто неандертальская речь.
Глаза Деля распахиваются от удивления.
Мириам складывает пальцы в подобие пистолета и направляет «ствол» на будильник. Дергает пальцем.
— Бум, — говорит она, и…
Щелк.
Время на часах 12:43.
— У тебя эпилепсия, Дель?
Вопрос озвучен, Мириам понимает, что права. Это объясняет, что должно произойти. Деля одолевает мгновение спокойствия, своего рода безмятежное недоумение, а потом…
Его тело деревенеет.
— А вот и она, — говорит Мириам. — Нападающий проводит мяч и сезон окончен.
Сокрушающей волной на Деля обрушивается приступ.
Его тело замирает, он запрокидывается назад, ударяясь головой об угол мотельного комода. Дель издает придушенный звук. Он опускается прямиком на колени, но потом у него прогибается спина и выпирающие лопатки крепко прижимаются к матовому Берберу.
Мириам потирает глаза.
— Я знаю, о чем ты думаешь, — говорит она, когда глаза Деля начинают вылезать из орбит, словно пробки, готовые вылететь из бутылок шампанского. — Господи, почему бы этой распутнице на засунуть мне под язык хотя бы бумажник? Разве не может она сделать мне одолжение? Или может быть, ты думаешь, что у тебя и раньше было приступы, но не один из них ведь тебя не убил. Мужик не может подавиться своим собственным языком, так? Или это просто миф? А может быть, ну а вдруг, ты думаешь, что я какая-то ублюдочная тварь, ведьма с большой дороги.
У него булькает в горле. Щеки краснеют. Потом становятся фиолетового оттенка.
Мириам пожимает плечами, морщится, наблюдая с каким-то мрачным очарованием. Не впервые она видит подобное.
— Не сосем, мой милый любитель проституток. Такова твоя судьба, подавиться собственным мясом, подохнуть здесь, в богом забытом мотеле в самом центре адова пекла. Я бы сделала что-нибудь, если бы могла. Если бы я попыталась подложить бумажник тебе под язык, я бы лишь еще дальше его засунула. Видишь ли, мама мне всегда говорила: «Мириам, что есть, то есть». Так что, Дель Амико, что есть, то уж есть.
На пепельных губах Деля пузырится пена. В глазах лопаются кровеносные сосуды.
Все как она запомнила.
Его твердое тело становится вялым. Вся борьба выходит из него. Жилистая оболочка Деля слабеет, голова наклоняется под неестественным углом, щека упирается в пол.
Следом, из-под кровати выбегает обнаглевший таракан. Он использует верхнюю губу Деля в качестве стремянки и, прежде чем исчезнуть в ноздре, сжимает своё тельце.
Мириам делает глубокий вдох и вздрагивает.
Она пытается заговорить, сказать, как ей жаль, но…
Ей не по силам это остановить. Мириам бежит в туалет и её рвет.
Некоторое время она стоит на коленях, её голова прислонена к ножке раковины. Фарфор холодит кожу, действует успокаивающе. Мириам чувствует запах мяты. Свежий аромат дешевого ополаскивателя.
Такое часто с ней случается. Словно вместе с ними в Мириам умирает какая-то часть; часть, которую она должна закупорить, исторгнуть и смыть.
И как обычно она прекрасно знает от чего ей может стать лучше.
Мириам выползает из ванны мимо остывающего тела Деля и хватает с противоположной стороны кровати свою сумку. Покопавшись в ней, она находит то, что ищет, и достает мятую пачку сигарет Мальборо Лайт. Вытягивает одну, зажимает губами и прикуривает.
Мириам через ноздри выдыхает дым. Она похожа на огнедышащего дракона.
Тошнота отступает; волна септика смывает яд обратно в море.
— Так-то лучше, — говорит она тому, кто слушает. Призраку Деля, может быть. Или таракану.
Потом Мириам опять роется в сумке, чтобы отыскать Предмет Номер Два: черный блокнот с красной ручкой, засунутой в спираль. |