Меня бросили в жалкое подобие темницы. Скорее, подвальное помещение, разделенное на секторы с решетками, где кроме меня были еще люди. Упала на пол. Но боли не почувствовала, прислонилась щекой к ледяному кафелю и закрыла глаза. Я не знаю, сколько времени пролежала там. Наверное, несколько часов. Внутри все горело от жажды и голода. В голове нарастал дикий рев, в горле пекло. Я умираю? Или еще нет? Как бы я хотела… но нельзя. Сначала я вымолю жизнь моим детям, ДА, ТЕПЕРЬ ТОЛЬКО МОИМ ДЕТЯМ, а потом… потом пусть делает со мной, что хочет.

В тот самый момент, когда почувствовала первые судороги и позывы к голодной рвоте, лязгнули замки, мне швырнули бутерброд, завернутый в пищевую пленку. Словно сквозь туман я услышала голоса боевиков:

— С чего бы такая милость? Другие подыхают от голода уже несколько суток, а эту только притащили и сразу кормить. Трахнуть бы сучку и горло перерезать. Слышал, она Закира ранила, дрянь.

— Аслан приказал накормить… значит, у него насчет нее свои планы. Нам какое дело?

— Да какие на хер планы насчет этой? Ты ее видел? Кожа да кости. У меня на такое не встанет.

— А трахать хотел бы. Вот, может, и он хочет. Ты ж знаешь правила. Новеньких сначала Аслан и Шамиль, потом мы… если жива останется.

Ухмыльнулся и на меня посмотрел.

— Я б ее разочек раком поставил. Никто б не узнал.

— Тебе сказано — не трогать, вот и не трогай. Или хочешь, как Иса, без яиц остаться?

— Я жрать хочу и девку хочу. А мне запрещают трахнуть даже этот мешок с костями.

— Правый рука — твой друг, брат.

— Да пошел ты.

Они громко заржали, а я из последних сил поползла к свертку… протянула руку и замерла. Вспомнила голодные глаза Таи и Яши, и стало до дикости стыдно, что я сейчас поем, а они там… Если выживу, еду надо им отнести. Прижала сверток к груди и легла на пол, закрывая глаза. Наверное, я теряла сознание или засыпала от усталости и перенесенного шока.

И перед глазами только ОН. Картинки обрывочные из нашего прошлого и улыбка, везде его дьявольская улыбка, которую я требовала запретить законом, а теперь любила и так же люто ее ненавидела за то, что она вообще существует.

Из сна меня вырвал удар под ребра. Достаточно сильный, чтоб меня подкинуло, и я открыла глаза.

— А ну жри, тварь. Сдохнешь мне еще здесь, а я потом отвечать за тебя буду перед Асланом.

Отрицательно качнула головой и вцепилась в сверток.

— Держи ее, а я впихну в эту суку насильно. Открой рот, тварь. Давай.

Я стиснула зубы, но они были в тысячи раз сильнее, больно давили мне на щеки.

— Эй. Вы. Аслан сказал к нему ее привести через полчаса. Вы что творите. Не трогать.

Крикнул кто-то, и я выдохнула с облегчением, когда пальцы мучителей разжались. Меня приподняли с пола, побили слегка по щекам и прислонили к губам горлышко бутылки, в горло полилась прохладная вода, и я начала пить ее жадными глотками, цепляясь за руки боевика дрожащими пальцами.

— Два идиота. Он же сказал — не трогать. Она от жажды уже сознание теряла.

Похлопал меня по щекам и в глаза посмотрел серьезными непроницаемыми темными глазами. Все лицо скрывает густая щетина.

— Вот теперь в себя пришла. Давай подними ее и пошли. Я к вечеру еще хочу поучаствовать в празднике — Шамиль возвращается. Его отпустили.

Меня рывком подняли с пола, и я пошатнулась.