— Эй, русская, жрать не хочешь? Выходи, мы тебя накормим.

И ржут.

— Да, напихаем тебе в рот, а мелких твоих поджарим. Выходииии.

Мне хотелось их расстрелять, хотелось исполосовать их автоматной очередью. Но такое только в кино показывают, а у меня наяву все. И едва я вскину автомат, они убьют меня, и дети останутся сами. От одной мысли об этом стало страшно до дикой дрожи.

Тая лежала на моих коленях, а Яша забился возле камней и дрожал от холода. Меня мучила страшная жажда. О голоде я старалась вообще не думать. А вот журчание воды неподалеку сводило с ума. Но если я выйду из укрытия, меня тут же подстрелят. Жажда… она страшнее всего, она сводит с ума, и я изо всех сил стараюсь глотать слюну, чтобы не так саднило в горле, и мысль о том, что во фляге есть немножко воды, пульсирует в висках, и я адскими усилиями воли сдерживаю себя, чтобы не выпить последнее.

Легла рядом с Таей и обняла ее маленькое тельце. Я не буду думать ни о чем, не буду думать о жажде… Но не могла. Повернулась к Яше.

Я смотрела на его спину, на худенькие плечи, потом опять на Таю, бледную и ослабленную, она вздрагивала во сне. И вдруг я резко встала. В тот же момент Яша повернулся ко мне.

— Нет. Не ходи к ним. Неееет, — он яростно тряс головой. — Не надоооо.

— У меня нет выхода, Яшенька, нету, понимаешь?

— Они тебя убьют.

— Не убьют.

Я подползла к нему и обняла его за плечи.

— Твой отец там, и он не позволит им этого сделать.

— А если позволит? — и в глазах отразился ужас.

— Нет, не позволит. Что ты, — я обхватила лицо малыша ладонями. — Он должен узнать, что мы здесь, и никто нас не тронет.

Я говорила это и… и изо всех сил надеялась, что именно так и будет. Я приняла решение, и почему-то мне стало легче. Бездействие и ожидание убивают, умертвляют всю надежду. Мои дети больше не будут голодать и умирать от жажды. Я все еще Дарина Воронова. А Тая ЕГО дочь. Как и Яша его сын.

Пусть сейчас я и жалкое подобие той Даши, которой была. Тень. Отражение в грязной воде. Но ему придется подумать о детях, если не обо мне. Ничего. Пусть смотрит, в каком мы состоянии и до чего он нас довел. Пусть узнает, что мы здесь.

— Я сейчас выйду к ним, а вы прячьтесь здесь… Если… если услышите выстрелы, ничего не делайте и просто ждите. Они вас не тронут.

Говорила и цепенела от ужаса, если ничего не получится, мы все умрем. Дети умрут из-за меня. Я виновата. Я притащила их сюда. От паники вся покрылась каплями холодного пота. Не думать об этом. Только не думать.

Наклонилась, поцеловала спящую Таю, потом Яшу и встала в полный рост.

Боевики лежали возле костра. Их было трое и две собаки. Я могу успеть застрелить хотя бы одного. А может, двоих. Только это ничего не изменит, и тогда они не пощадят детей. Я вошла в воду и медленно пошла в их сторону. Собаки приподняли морды и пошевелили ушами, но лаять не стали. Когда я вышла на берег, дрожа от холода, стуча зубами и сказала:

— Эй.

Ублюдки повскакивали и схватились за автоматы. А потом один из них усмехнулся и тут же расхохотался.

— А вот и птичка прилетела. Кушать всем хочется. Я же говорил, что она придет.

Встал с земли, а я вздернула подбородок и швырнула ему автомат.

— Свяжись со своим главным. Скажи, говорить с ним хочу.

Они переглянулись, и лысый с одной бородой без усов продолжил ржать.

— С каким главным, дэвочка? Я здесь главный.