— А свет нельзя ли поярче сделать? — деловито попросил он.

Мирон Ефремыч обернулся и сразу построжел:

— Э-э, мы так не договаривались! Никаких фотографий! А ну прячь свою механику! — Курепкин был страшен в гневе. — Да меня сразу попрут, как узнают. Смотреть — смотрите, если уговор был. А насчет фотографий — уж извините, это вам не пляж с голыми бабами. Это медицинское учреждение!

Леня, пожав плечами, спрятал фотоаппарат и вопросительно посмотрел на Владу Петровну. Та не отрываясь глядела расширенными глазами на раздувшееся потемневшее тело, лежащее на столе. Желтые ногти, волосатые ноги, поникший мужской орган, щетина на землистом лице — безобразное нагромождение разлагающейся плоти, некогда деятельной и жизнеспособной. Вдоль тела, от горла до паха, шел багровый грубый шов. Таким швом обычно зашивают мешки с почтой или посылки. Курепкин продолжал экскурсию. Он вдохновенно рассказывал:

— А этого уже обмерили, взвесили, в журнал записали, под микроскопом рассмотрели — все как полагается. — Хозяйственный санитар ногой отшвырнул окровавленные тампоны, валявшиеся около стола.

Спутница Лени, с каждой минутой все сильнее сжимающая его руку, вдруг резко ослабила напор. Леня услышал около себя мягкое шуршание. Он оглянулся и увидел, что Синебрюшко, белая как мел, медленно оседает на пол, глаза у нее закатились, а подбородок задран вверх.

— Ей плохо, — только и успел сказать Леня и кинулся поднимать бесчувственное тело.

Курепкин неохотно прервал демонстрацию и, обернувшись, с презрительным спокойствием сказал:

— Так я и знал… Баба… А ну тащи ее отсюда. Нам еще только неучтенного жмурика не хватает.

Леня подхватил обмякшую начальницу и потащил вон из комнаты. Санитары, все еще продолжавшие в своей столовой пополуденную трапезу, понимающе закивали головами. Один из них, жуя бутерброд, мудро заметил:

— Это попервости.

Влада Петровна была почтительно усажена на стул.

— Воды дайте, — попросил немного растерявшийся Леня.

— Да чего там — вода! Ты ей лучше водки в рот влей, мигом оклемается, — посоветовал санитар. — Вернейшее средство!

Леня налил в ладонь водки и побрызгал на лицо Влады Петровны. Но она оставалась недвижимой.

— Да лей меж зубов, — советовал один.

Другой знающе возражал:

— Не, не лей, захлебнется.

Леня принял компромиссное решение: за неимением нашатырного спирта он поднес горлышко бутылки к носу начальницы, потом стал хлопать ее по щекам.

Влада Петровна после принятых мер слегка порозовела, открыла глаза и медленно, как сомнамбула, обвела комнату растерянным взглядом. Все с облегчением вздохнули.

— Ну и напугали вы нас, Влада Петровна.

Влада Петровна, увидев свои голые коленки, стеснительно поправила юбку и сказала медленным тихим голосом:

— Не понимаю, совсем не страшно было, только запах…

— Пойдемте на свежий воздух, там вам лучше станет, — Леня ухаживал за ней, как за тяжелобольной. — Ничего страшного, со всеми бывает, пойдемте.

— А как же репортаж?

— Ничего, ничего, посидите пять минут на свежем воздухе, а я сейчас вернусь.

Они беспрепятственно вышли из служебного входа, старательно огибая на ходу черные окостеневшие мешки. Леня посадил женщину, все еще испытывавшую слабость, на скамеечку, а сам, сказав: «Я сейчас, только шапку свою заберу», — помчался обратно по извилистому коридору.

Курепкин уже убирал с каталки то, что оставалось после по-спартански скромного обеда, недовольно ворча что-то себе под нос.

— Мирон Ефремыч, на пару слов… Разрешите пару кадров снять… Лично для меня, я вам обещаю, что это не попадет в печать.