— Был бы весьма вам признателен, сударь.

— Скажу, если пообещаете не наказывать бедняжку. Очень уж хороша! Жалко мне ее.

— Вот тебе и на! Так зачем бы я стал допытываться у вас об ее имени, как не для того, чтобы наказать греховодницу?

Вибок пожал плечами.

— Тогда лучше уж я сохраню ее имя в тайне.

Они вернулись к делу, ради которого бургомистр и прибыл. Прежде всего он пожелал взглянуть на документ. Внимательно прочитав бумагу, Нусткорб с разочарованным видом заявил, что она не представляет для него большой ценности.

— Впрочем, попытаться можно, — добавил он и предложил двести пятьдесят золотых. — И то лишь потому, чтобы вы, господин Тройский, не пожалели, что понапрасну совершили столь долгий путь.

— Да я лучше съем эту бумагу! — воскликнул Бибок.

— Кушайте на здоровье, — издевательски сказал бургомистр.

— Нет, нет, до этого дело не дойдет, — спохватился Бибок, решив пуститься на хитрость. — Больше того, поскольку вы, ваше благородие, даете на пятьдесят золотых меньше, вопреки уговору, то и я нарушу его: теперь дешевле, как за триста пятьдесят, я не уступлю вам бумагу.

Такой ответ привел Нусткорба в замешательство: не видно было, чтобы господин Тройский испытывал сильные "финансовые затруднения", как уверял Клебе. Что-то, наверное, изменилось.

— Должно быть, ночью дождь прошел, — насмешливо заметил гость, — коли ваши притязания так выросли?

— Да ведь отсюда рукой подать до Пала Гёргея. Почему бы мне, собственно, не предложить этот документ ему самому?

Эта угроза заставила Нусткорба призадуматься, и он счел нужным уступить.

— Ну черт с вами! Если уж Клебе договорился за триста, пусть так и будет. Вернемся к старому уговору.

— Весьма сожалею, ваше благородие, но я — человек суеверный и еще ни разу в жизни не возвращался туда, откуда однажды ушел.

Пройдоха сказал чистейшую правду: он никогда не поступал так, да ему и не следовало этого делать.

— Иными словами, — за триста не отдадите?

— Совершенно верно.

Досадуя на себя за свою неудачную попытку выторговать пятьдесят золотых, Нусткорб решил изменить тактику, и заговорил ласковым тоном.

— Господин Тройский, или Бибок, братец вы мой! — Нусткорб поднялся и по-приятельски положил руку ему на плечо. — Одумайтесь. Триста золотых форинтов — большие деньги. Король Сигизмунд заложил шестнадцать сепешских городов за тридцать семь тысяч золотых грошей. Подсчитайте-ка, сколько улиц досталось бы вам за триста золотых форинтов, которые я даю вам.

Начался торг — настоящий поединок: каждый хотел нащупать слабую сторону противника. В пылу борьбы, разумеется, не обошлось и без ранений. Противники обзывали друг друга всякими нехорошими словами: «негодяй», «пиявка», «голодранец» — зато с обоих быстро слетела напускная важность, и в конце концов они стали приятелями. За это время бургомистр дважды надевал свой плащ и направлялся к двери, но всякий раз останавливался и прибавлял десять золотых. Бибок подумал-подумал и решил уступить: ведь пятьдесят форинтов все равно ушли бы из его кармана: они предназначались маленькой Мили.

— Ладно, добавьте еще пять форинтов, и — точка.

— По рукам! — подхватил бургомистр, хлопнув своей широкой ладонью по ладони Бибока. — Значит, триста двадцать пять.

После этого он принял от Бибока документ, аккуратно сложил его и спрятал в свой кожаный бумажник.

— Вот ты и у меня в руках! — с вздохом облегчения буркнул он.