— Назови свое имя и причину, по которой ты хочешь к нам присоединиться.

Тонким, срывающимся голосом Мидори повторила легенду, прибавив:

— Я хочу посвятить жизнь служению истине.

— Что это у тебя? — спросила Дзюнкецу-ин. Она показалась Мидори привлекательной — правильные черты лица, изящная мантия с капюшоном — и вместе с тем какой-то зловещей.

— Здесь кимоно… — Мидори запнулась. — Дар храму, чтобы оплатить мое содержание.

Одна из монахинь отнесла сверток на возвышение, где Дзюнкецу-ин вынула из него бледно-зеленый наряд, расшитый сияющими бронзой фениксами.

— Очень мило, — произнесла настоятельница, откладывая его в сторону.

Мидори уже пожалела, что пожертвовала своим лучшим выходным кимоно, хоть и в благих целях.

— Подай-ка нам чаю, — сказал Кумасиро.

На подносе возле помоста стояли чайник и чашки. Мидори было вознегодовала, что какие-то простолюдины обращаются с ней, дочерью даймё, как со служанкой, но несколько лет жизни во фрейлинах научили ее исполнительности. Трясущимися руками она принялась разливать чай. Подавая чашку Кумасиро, девушка ненароком плеснула ему на одеяние.

— Неуклюжая дуреха! — заорал тот.

— Простите! — От страха Мидори рухнула на колени и попятилась. — Умоляю, простите меня!

Опозорившись перед столькими людьми, она чувствовала себя раздавленной. Теперь-то ее точно вышвырнут.

— Ничего. Возвращайся на место, — произнес Кумасиро. — Сейчас тебе зададут вопросы, на которые надо отвечать честно.

Мидори уселась под огромным светильником, трепеща пуще прежнего. С детских лет ей было тяжело отвечать по заученному. А если она вообще не угадает ответ?

— Представь, что ты одна шла по городу и заблудилась, — сказал Кумасиро. — Как ты поступишь?

Мидори было нелегко такое представить, поскольку женщинам ее класса не годилось бродить в одиночку. Она никогда не терялась и даже не думала, что будет делать, случись с ней подобное. «Скорей, надо что-то ответить…» — лихорадочно думала Мидори.

— Н-наверное, попрошу у кого-нибудь помощи, — рискнула сказать она.

Почти тотчас до нее дошло, что правильнее было бы вернуться по своим следам или поискать ориентиры. Мидори в душе кляла себя за недогадливость. И хотя лица собравшихся ничуть не изменились, все наверняка сочли ее неразумной и, кроме того, неспособной самостоятельно думать. Она сжала кулаки, молясь, чтобы со следующим вопросом повезло больше.

— Как ты разделишь три золотые монеты между собой и другим человеком? — произнес Кумасиро.

Мидори снова страшно растерялась, но все-таки сообразила, что три предмета поровну на двоих не разделить. Еще она знала, что правила вежливости предполагают некоторое самоограничение.

— Я отдам две монеты другому, а одну оставлю себе, — сказала Мидори и тут же подумала, что золото можно разменять на медяки и делить уже их. Нет, так ей никогда не попасть в монастырь!

— Если бы кто-нибудь старше, умнее, сильнее тебя и выше по положению дал тебе приказ, что бы ты сделала?

У Мидори гора упала с плеч. Для девушки, привыкшей уважать власть, это был простой вопрос.

— Я поступлю так, как прикажут.

— Даже если придется делать то, что тебе не нравится?

— Моим долгом будет подчиниться, несмотря ни на что, — не раздумывая ответила Мидори.

— Даже если придется сделать что-то, что ты считаешь неправильным?

Мидори нахмурилась, пытаясь угадать, какой из ответов от нее хотят услышать.