– Ну да, да, помню, – отозвался Расс. – Это, кажется, он построил дорогу в честь отца?

– Поросячью тропу? Да, он. И кто говорит, что в Америке не бывает бесплатных обедов? Если ты знал, Гарри знаком с Холли, значит, быть тебе большим богачом.

– Друзья мои, – натянуто произнес Холлис Этеридж, читая текст заранее подготовленного выступления, – уважаемые представители прессы, почтившие меня своим вниманием. Мой отец многие и многие годы лелеял одну-единственную мечту. Он мечтал видеть своего единственного сына президентом Соединенных Штатов Америки. Он не считал, что слишком высоко занесся в своих мечтах. В конце концов, он сам, выходец из арканзасской глуши, в течение тридцати лет являлся бессменным членом Палаты представителей Соединенных Штатов и был убежден, что в нашей великой стране, в стране великих возможностей, можно претворить в жизнь любую мечту.

Господи, думал Расс, уж сколько лет выступает на телевидении в «разговорных шоу» и все время сыплет штампами, вещает прописные истины, да еще таким языком, будто только-только говорить научился.

– В одном старине Холли надо отдать должное, – прошептал Брюс, похабно ухмыляясь, – баб у него перебывало столько, сколько ни одному унитазу не снилось.

– И я об этом мечтал, – бубнил Холлис. – И трудился неустанно, стремясь воплотить мечту в реальность. Ради нее пожертвовал своим статусом члена августейшего органа под названием Сенат Соединенных Штатов Америки. Я собрал деньги на проведение президентской кампании, посещал банкеты, выступал перед людьми. Но недавно стало ясно, что моей мечте не суждено сбыться. На первичных выборах в Калифорнии, проходивших на прошлой неделе, я стал лишь четвертым.

Из публики понеслись охи и ахи. Расс предположил, что аудиторию данного кандидата в президенты составляют работники его предвыборной кампании и верные приверженцы, хотя как можно верить в Холли Этериджа? У него ведь ничего нет за душой, кроме навыков профессионального политика, думал юноша.

– А принимая во внимание мои поражения в Нью-Йорке, Массачусетсе и Нью-Гэмпшире, где я занял соответственно два третьих и четвертое места, теперь уже не остается сомнений в том, что партии придется искать нового достойного кандидата и что мое дальнейшее пребывание в этой роли лишь оттягивает неизбежный момент провозглашения двух новых выдвиженцев, между которыми вы будете делать выбор.

Холлис замолчал, ожидая, когда стихнет гул неодобрения.

– Накрылась моя Пулитцеровская премия, – сказал кто-то со смехом.

– А тебе она никогда и не светила, – возразил другой голос. – Вот если б ты работал в «Вашингтон пост», «Нью-Йорк таймс» или «Майами геральд»…

– И то верно, – согласился первый. – Тогда выразимся иначе: накрылась моя мечта завоевать Пулитцеровскую премию.

Его коллеги заухали. Кто-то бросил в «неудачника» скомканный лист бумаги. Расс улыбнулся. Одно слово – журналисты. Циники, умные сволочи, расценивающие любой шаг или обстоятельство сначала в преломлении своей карьеры, а уж потом – истории.

– Черт, – выругался Симз. – Погрелся Литл-Рок на солнышке и будет. Мы-то надеялись, что Форт-Смиту перепадет что-нибудь от пирога дубины Холли, ан нет: больно уж много в нем обывательщины, консерватизма и тягомотины.

– Так и тянет от него в сон, – заметил еще кто-то. – Даже тех, кто страдает бессонницей, способен усыпить, когда не гоняется за стюардессами.