В: Кощунствуешь, женщина! В Книге Бытия ясно указано, что Ева сотворена от седьмого ребра Адамова.

О: А сам ты разве не матерью рождён? Когда бы не она, тебя бы не было. Без матери ничего не бывает. Не будь Святая Матерь Премудрость при начале времён с Богом-Отцом, не было бы ни Эдема, ни Адама, ни Евы.

В: Ну и ну! И эта великая мать, эта magna creatrix обнимает тебя на манер товарки-шлюхи в борделе? Так ты это изобразила?

О: Такова Её милость и щедроты. И величайшему из грешников путь к спасению не заказан. Притом не забудь, что я в слепоте своей Её не признала, не то Она увидала бы меня перед собой на коленях.

В: Оставим праздные домыслы. Что дальше?

О: Дальше придёт Царствие Её — Её и Христово. И будет это скорее, чем мнится растленному миру сему. Аминь. Я свидетель.

В: Изволь-ка лучше сию минуту свидетельствовать конец своим пророчествам и проповедям об этой новоизобретённой истине. Что делалось дальше в пещере?

О: Страшное дело. Стократ горькое, оттого что воспоследовало за такой усладой. Бегу я по небесному лугу принять плод, что протягивает мне Святая Матерь Премудрость, в мыслях уже вижу его у себя в руках, как вдруг — тьма. Ночь кромешная. А когда вновь просиял свет, явилось зрелище, какое и врагу увидеть не пожелаю. Открылось передо мною поле, где кипел жестокий бой и воины разили друг друга с лютостью тигров. И шум его стоял у меня в ушах. Всё перемешалось: лязг железа, проклятия, вопли, пальба пистолей, мушкетов, страшный гром пушек, стоны умирающих. Повсюду кровь, повсюду пушечный дым. Нету у меня слов передать всю эту лютость, все кровавые дела и мой при виде их ужас. А бой совсем рядом, и воины того и гляди ворвутся вовнутрь червя. И я в великом ужасе оборотилась к Святой Матери Премудрости, думая найти у неё ободрение, и тут объял меня ужас ещё величайший: Святой Матери Премудрости со мной больше не было. И Его Милость, и Дик — все исчезли. И ничего, что было прежде, я не увидела, а была вокруг только большая тьма, и я в ней совсем-совсем одна.

В: Вы помещались в том же покойчике внутри червя? И явленную вам битву наблюдали так же через окно?

О: Да. А как они вышли, я не видела, не слышала, не ощутила. И осталась я заточённой в той престрашной темнице, в совершенном одиночестве. Нет, хуже, чем в одиночестве, ибо компанию мне сделал сам антихрист. И принуждена я была наблюдать такие злодейства, такую лютость, какие не думала, что бывают на свете. А зрелища следовали одно другого ужаснее.

В: Разве вам был явлен не один вид сражения?

О: Нет, не одно сражение, много всякого. Все какие ни на есть гнусные беззакония и грехи: и пытки, и смертоубийства, и избиение младенчиков. Никогда ещё я не видела антихриста столь ясно и не уверялась, что жестокостью человек превосходит дикого зверя и обращает её на себе подобных тысячекрат неистовее, чем свирепейшие из хищников.

В: Это и есть то приключение, о коем вы поведали Джонсу, изменив лишь причину и обстоятельства?

О: Кое-что я ему открыла, но не всё. Всего до конца не откроешь.

В: А что вы видели себя горящей в безбрежном пламени — вправду ли было такое?

О: Было. Из подожжённого солдатами дома метнулась девчушка лет четырнадцати. Пламя её жестоко попалило, платье в огне. Сердце надсаживалось глядеть, как все вокруг, вместо чтобы тронуться её муками, хохочут и потешаются. В клочья бы их разорвала! Девчушка — ко мне. Гляжу — а она точь-в-точь я до своего прегрешения. Вскочила я, бросилась к окну… Имей я хоть сотню жизней — все бы отдала, лишь бы до неё дотянуться, помочь. А стекло между нами — ах, беда, беда — крепче каменной стены. Господи Иисусе! Бью его, бью — не поддаётся.