К тому же мне последнее время кажется, будто ты стал вообще крылья опускать. Что с тобой, парень? Грызет что-нибудь, а? Или решил, что, мол, теперь уже все позади и можно малость расслабиться? А может, вообще собрался отбой трубить? Из морской пехоты драпать?
— Никак нет, сэр!
— Что «никак нет»?
— Никак нет, сэр, не собираюсь драпать! А что грызет, меня, так я вам уже говорил… Ну, вот это… про сержанта Магвайра. Как он с Хорьком и другими обращается… И все остальное…
— Это я уже слышал, — резко перебил его Мидберри, выходя из-за стола. — Ты лучше вот меня послушай. Я ведь тебе добра желаю. Сержант Магвайр знает дело, поверь мне. Отлично знает, лучше всех. И тебе вовсе нечего беспокоиться обо всех этих парнях. Пусть сами головы ломают. Лучше всего выбрось из головы всю эту ерунду насчет Хорька, Купера и всяких прочих недотеп. Возьмись как следует за дело, сам постарайся, с отделением побольше работай. И забудь думать, будто у тебя уже все в порядке. Хороший солдат должен день и ночь вкалывать. Особенно молодой. Только попытайся дать слабину, сразу все к чертям развалится. Ясненько?
— Так точно, сэр!
— Ну, вот и добро. — Мидберри хлопнул Уэйта по плечу. — Давай! Всего пара недель-то и осталась. Неужто не постараемся?
— Так точно, сэр, — четко бросил солдат. Однако в душе его этой четкости не было. «Опять все эти пустые слова, — думал он. — Без конца одно и то же. До чего же надоело, просто жуть!» Ему была отвратительна эта вроде бы поддержавшая его рука, только что коснувшаяся его плеча, претили все эти полуответы и полупризнания, которыми щедро пичкал его сержант Мидберри. «Наверно, оп на большее и не способен, — решил в душе Уэйт. — А за ответом надо идти не иначе как к генералу. Или. даже к самому командующему корпусом. Он один, верно, только и знает, что к чему. Все остальные живут лишь приказами».
Мидберри почувствовал, как под его рукой напряглись, будто окаменели, плечи солдата. Пожалуй, все-таки он зря устроил всю эту не очень искреннюю демонстрацию дружеского участия. Нет, видно, у него таланта так вот, как другие, запросто похлопать кого-то по плечу, не вкладывая в это никакого чувства и все же не вызывая ответного холода. А в результате вместо откровенности получается явная неловкость и даже отчужденность. Уэйт же своим поведением только усугубил все это.
— У тебя же раньше всегда все было в порядке, — снова начал сержант. — И мне вовсе не хотелось бы, чтобы ты вынудил Магвайра дать тебе окончательного пинка под зад. Честное слово. Все только от тебя одного зависит.
Уэйт молчал, но Мидберри и не ждал ответа.
— Старайся не отвлекаться, не разбрасываться, — продолжал он. — Только служба, учеба, подготовка к выпуску. И ничего постороннего. В общем, держи хвост пистолетом. Согласен?
Уэйт медлил с ответом. «Ишь ты какой, — думал он в это время. — Доброго дядюшку из себя разыгрываешь. Умного старшего братца. Вот я, мол, какой — душа нараспашку, для брата солдата ничего не пожалею. Ах, ах! Послушать только этого проповедника: жизнь — трудная штука, для всех трудная. Поэтому принимать ее надо такой, какая есть. По одежке протягивай ножки. Каждый должен выполнять свой долг, старайся, и награда найдет тебя. Ищи да обрящешь. Бери поменьше, отдавай побольше. И так далее. До чего же ты, оказывается, мерзкая скотина, сержант Мидберри. А я-то, дурак, приперся за советом».
Вслух же он ответил:
— Так точно, сэр! Я постараюсь!
Мидберри лихорадочно искал, что бы еще сказать этому странному парню. Он понимал (и знал, что Уэйт это тоже прекрасно понимает), что уклонился от искреннего разговора, не ответил солдату на его вопросы, и это угнетало его. |