Он давно уже принял свое главное решение. Тогда еще, когда решил стать сержантом-инструктором. Как он тогда радовался! И теперь отступать совсем ни к чему. Зря что ли их тогда учили: кто хочет смыться из морской пехоты, должен сделать это до того, как началась война, и ни в коем случае не после.

— Марш в кубрик и стать там к койкам, — приказал он солдатам. Те быстро вышли. Мидберри направился следом.

Когда он вошел в дверь, взвод стоял по стойке «смирно».

— Очевидно, будет начато официальное расследование, — обратился он к строю. — Понабегут золотые козырьки, начнут всех хватать, допрашивать, уговаривать. Будут из кожи вон лезть, чтобы выбить что-нибудь этакое… В общем, чтоб беду на нас накликать, навредить. Это уж будьте уверены. У них всегда так. Только и стараются, чтобы людям жизнь испортить. Понапридумывали всяких уловок хитрых. Добренькими дяденьками станут прикидываться, обещать черт-те что. Вроде, мол, не бойся, клепай все, что хочешь, мы тебе за это спасибо скажем, а потом в другую часть переведем. А то еще начнут обещать, мол, раньше срока в выпуск поставим, досрочно звание присвоим — рядового первого класса. Только согласись нафискалить на своих, натявкай. А главное, в душу лезть станут, расспрашивать, как и что. И не только про Купера, а и про то, как сержанты-инструкторы с вами обращаются, бьют ли, обижают, как вообще наказывают. Ну и всякое такое.

К чему я это вам все толкую? Да к тому, чтобы вы, парни, наперед знали и помнили: всем этим золотым козырькам на вас ровным счетом начхать. Плевать они на вас хотели с высокой колокольни. Они что, вкалывали тут вместе с вами все эти одиннадцать недель? Жили хоть один час с вами в кубрике? Учились, как вы, с утра до ночи и еще ночью? И беды ваши для них — тьфу да и только! У них своя корысть, одно на уме — на вашем горбу в рай въехать. Какой-то там дурак им намелет с три короба, наплетет, они и рады-радехоньки. Сейчас же все запишут и побегут скорее наверх фискалить. А все зачем? Да чтобы чины понахватать, вверх пролезть. Одно только это у них на уме, ничего больше. Так что еще раз предупреждаю: хотите себе добра, помните — что бы эти начальнички вам ни обещали, что бы ни сулили, хоть чины, хоть златые горы, не поддавайтесь. Стоит только одной шавке тявкнуть, одному гаденышу рот раскрыть, всем вам крышка. Перво-наперво всех вас до единого запишут в свидетели, и пошло-поехало. Сперва следствие, потом доследование, затем суд. А суды у нас тут, знаете, какие? Другой раз не только по неделе, а по месяцу тянутся. И все свидетели, конечно, сидят на месте. Никакого выпуска, никаких назначений. Значит, вон сколько времени вам тут лишнего придется вкалывать. Зря сидеть без дела, конечно, не дадут. Прибавят занятий — строевой, походов, марш-бросков. А когда все это, наконец, закончится, то может оказаться, что взвод-то надо расформировывать. Золотым козырькам наплевать, что вы что-то уже знаете, чему-то научились, да и меж собой притерлись. Распихают куда попало, скорее всего, к начинающим, а это значит, что придется вам все по новой проходить, еще не одну неделю торчать на этом острове. Есть тут такие, кому это улыбается, или нет?

— Никак нет, сэр, — дружно закричал взвод.

— А раз так, то, стало быть, всем надо стоять заодно. Петь одну песню. Покрутятся, повертятся начальнички, да и уйдут ни с чем. А нам только того и надо. Скоро ведь выпуск, дел невпроворот.