— Правильно, — легко согласился я. — Не нужно меня агитировать.

— Таких, как ты, слова не проберут, — кивнул он. — Вас только наглядная агитация убедит. Собственно, для этого тебя сюда и привели.

Червоный хотел еще что-то сказать, но я его прервал:

— Так что товарищи вам не подходят. Вы все здесь — паны. А чем тебе тогда польские паны не угодили? Я читал твое дело, Червоный.

— Интересно. Хотел бы я почитать… Что ж ты там вычитал? А, неважно… — Он снова прошелся по тесному помещению. — Я тебе скажу, чего там точно нет и не будет никогда. Я, Середа, хоть при Польше, хоть при немцах, хоть при Советах кладу свою жизнь ради того, чтобы на нашей с тобой земле, лейтенант, не было никаких оккупантов. Понятно сказано?

— Пусть поляки оккупанты, это я еще понимаю, — завелся я. — Немцы — тоже справедливо. Но почему вы против советской власти? Столько мечтали про объединение Украины, большевики освободили ее от всех, теперь страна у нас одна…

— …а государства нет! — закончил Червоный. — Слушай, из меня все же плохой агитатор или политработник. Не умею красиво говорить. Потому что ты сам должен понять когда-нибудь очевидное: никто ведь Украину не освобождал! Никто и никогда за последние триста лет, это как минимум! При Польше нас сажали в тюрьмы и лагеря, когда мы хотели свое государство. Пришли москали — мы снова в тюрьмах и лагерях, потому что Савецкий Саюз — не наше государство. Он убивал нас, пытал, морил голодом, морозил в Сибири. Пришли немцы и на наши хлеб-соль ответили тоже тюрьмами, лагерями, расстрелами и виселицами! — Теперь с бандеровского командира слетела маска невозмутимости. — Да подумай теперь и сам себе дай ответ: почему в советских тюрьмах и лагерях, при коммунистах, сидеть лучше, чем в польских или немецких? А заодно, товарищ Середа, скажи мне: почему, когда пытает и расстреливает НКВД, — это благо, а когда то же самое делали дефензива или гестапо — это зло?

— Государственная безопасность выявляет врагов советской власти…

— Правильно! Дефензива выявляла врагов Пилсудского. Гестапо — ненавистников Гитлера. Коммунисты — тех, кто против их Сталина! А методы, друг Михаил, одинаковые! Кровь из нашего брата-украинца они все выпускают одинаково. И нам одинаково больно, кто бы нас не истязал: коммунисты или фашисты! Почему всякий, кто сюда, на нашу украинскую землю приходит, не дает волю, а только меняет ржавую колючую проволоку на новенькую? Где тут освобождение, друг Михаил? Какое освобождение может быть, если конвой по периметру? Я бывал на Западе, бывал в Европе — последние лагеря там исчезли, как только американцы и англичане заняли положенные им после победы территории. Там, где остался контроль москалей, лагеря никуда не делись. Согласен, из меня действительно плохой агитатор. Вот сами факты — они упрямые. Подумай, Середа, хорошо подумай.

Червоный перевел дух, замолчал, к нему возвращалась уже привычная мне невозмутимость. Да не мог я ничего ему ответить. Поскольку чуть ли не впервые почувствовал, даже против своей воли, вопреки здравому смыслу, который впитал из школьных учебников: а действительно, почему наша власть, такая гуманная и справедливая, не может существовать без лагерей, куда из года в год пакует врагов народа эшелонами, а они, враги, никак не переведутся…

И быстро прогнал от себя подальше эти крамольные мысли.